– Что это за твари? – Медот ухватился за вырванный с корнем стебель и дёрнул так сильно, что тонкие зубы пищуньи остались на его штанине.
Пищунья уставилась на обидчика и раскрылась ещё шире. Медот заметил два изумрудных глаза на верхнем лепестке и большой рот посередине. Выпучив глаза, пищунья сжала полупустой рот и залилась синим цветом.
– Ой-ой-ой, – Тигал замер, – ты её разозлил.
Медот и рта раскрыть не успел, как посиневшая хранительница Границы схватила лениво пролетавшего мимо жука и жадно зачавкала. Пищунья быстро проглотила его, не отрывая взгляда от Медота, и с визгом кинулась на злоумышленника, пытаясь оставшимися зубами укусить куда придётся. Но Медот, с не менее пронзительным визгом, швырнул хищницу в сторону.
– Ну всё… – Тигал посмотрел на пищуний, будящих друг друга противным криком.
– Нам конец? – Медот уставился на Границу, красными волнами вздымающуюся в обе стороны. – Опять?
На Круглой улице, вокруг колодца накрывали на столы. Их как всегда поставили полукругом. Одни девушки расставляли тарелки, другие украшали столы и стулья свежими цветами. Ну а мужчины разделывали и варили мясо, и разливали хмельные напитки по кувшинам. И вся эта работа кипела под звуки пляшущих между столами музыкантов, играющих на буарах задорную мелодию.
Сквозь эту шумную толпу пробирался Тиазиф с посохом в руке. Могло показаться, что он разговаривает сам с собой, но спустя несколько секунд из-за его спины высунулся рыжий парнишка с тряпичной сумкой через плечо. Его короткие кривые ноги еле успевали за широким шагом Тиазифа.
– Негодник! Пропал почти на целый день, – ворчал поэт.
– Но так, это… слухи, гайт Тиазиф. А я вот говорю всем: «Неправда это», – оправдывался Пинч.
– Не всё то – слух, что ранит слух, – поэт развернулся на ходу и щёлкнул посохом своего писаря по лбу. – Дурень!
– Ай! – Пинч потёр лоб. – Так это правда? – испуганно спросил он.
– Молчать, желторотый! Твоё дело писать, а не говорить, – Тиазиф поспешил дальше, вежливо раскланиваясь в разные стороны. – Ты что-нибудь слышал о Сейте? – спросил он, здороваясь с кем-то в очередной раз.
– Нет, гайт Тиазиф, не слышал, – виновато ответил Пинч. – Наверно она ушла в пещеры.
– Ладно, пойдём, нужно найти старейшину деревни. Похоже, молва ещё не разнеслась по окрестностям, – Тиазиф недовольно закачал головой:
«Ох этот ум больной, ведомый страхами людскими,
Уж лучше б встретил бой лицом к лицу правитель наш.
Жестоко так решать одну проблему – умножать другие,
Судьба не дура! День придёт и всё равно, что должен дать – отдашь».
Пинч полез в сумку за пергаментом и углём.
– Оставь, Пинч, – буркнул Тиазиф, – сейчас не до того.
– Ага, ага, – Пинч захлопнул сумку и поспешил за поэтом.
Они дошли до конца Круглой улицы и скрылись за деревянными домами.
Тигал и Медот почти добрели до Волчьего Духа. Они остановились у узкой реки, медленно бегущей на запад.
– Повезло, что Диагот усыпил Границу, – Тигал обернулся и посмотрел на красную полосу, над которой всё ещё летал туман.
– Я думал, туманы только к ночи спускаются, – буркнул Медот.
– Это не про него. Обязанность Диагота – успокаивать Границу в любое время, когда прикажут; ну, и ещё Странное поле охранять. Только не рассказывай никому об этом, Медот, – попросил Тигал. – Если узнают, что он нам помог – его накажут.
– Накажут? – Медот хмыкнул. – Как можно наказать туман?
– А у них там, в Великом Расколе свой суд. Если король прикажет, ураган Бестий живо рассеет любой туман и даже ветер. Если конечно докажут, что те нарушили закон. Ну, – Тигал кивнул на дома. – Осталось перейти реку, и мы в деревне. Слышишь, музыка играет?
