– Это легко объяснимо, просто у вас натура не уборщиц, – объяснила Мария. – Я всегда так говорила тете, когда она цеплялась ко мне из-за беспорядка в комнате. Но до нее такие аргументы не доходят. Что ж, так всегда бывает при разных уровнях, – вздохнула она, но тут же вернулась к огорчительной прозе жизни: – А куда я могу положить свои вещи?
– В тот угол, возле печки, – сказала Милена. – А тут вешалка. А что касается спального места, можешь спать с нами на столе или…
– Вечером доставим кровать, – прервал ее Травка. – Мои приятели сейчас торгуются с хозяином. Он уже сбавил цену с двух бутылок водки до трех плодово-выгодного вина.
– Кровать с латунной рамой? – удостоверилась Мария.
– Все в соответствии с пожеланиями.
У меня было впечатление, что сейчас он отвесит поклон, как какой-нибудь там английский лакей. Даже смотреть было противно.
– Куда я могу сесть? – Мария огляделась вокруг.
Травка стремглав бросился за стулом, протер его рукавом и подставил ей под самый нос, чтобы не сказать более точно.
– Спасибо, Томек.
С ума сойти! У Травки, оказывается, есть нормальное имя!
– Я тебе еще нужен?
– Нет, можешь вернуться к себе, – милостиво позволила Мария.
Он вышел, покорный и взволнованный. А мы почувствовали, как бремя служения Марии ложится на наши плечи.
– Славно тут у вас. – В ее устах это прозвучало на удивление пренебрежительно. – Только не хватает чего-то… чего-то, что придаст стенам художественный лоск. Надо будет в свободную минуту заняться этим.
– А что бы ты хотела сделать? – заинтересовалась Виктория.
– Нарисую какую-нибудь абстракцию. Вот здесь, на этом куске. Что-нибудь в оранжевой гамме с большой такой каплей индиго.
– Ты умеешь рисовать? – оживилась Миленка. – Вот здорово! А я не могу даже слепить ровный шарик из пластилина.
– Умею, когда-то я хотела стать великой художницей, – сообщила Мария. – И может, еще буду. Я пока колеблюсь, что выбрать.
– А какой у тебя есть выбор?
– Ну, стать актрисой, писать пьесы или хокку… Я пока не знаю. Я в поиске.
– А что ты сейчас пишешь? – не отставала Виктория.
– Еще ничего, – с некоторым раздражением отвечала Мария, – потому что я еще не приняла решение, что мне хочется писать.
– А как примешь, так сразу сядешь и напишешь? – зудела Виктория.
– Ну да.
– А что ты нам нарисуешь на стене?
– Что-нибудь такое, что будет идти изнутри. Что-нибудь очень энергетическое, ломающее привычные схемы. Это решится в один миг.
– Ждем не дождемся, – заверила ее Миленка. – Верно ведь, девочки?
– Да, – подтвердили мы. Правда, энтузиазма в нашем «да» было маловато, но что поделать – такая уж пора года.
На несколько минут мы все умолкли. Тягостное молчание наконец прервала Мария:
– Виктория, а ты откуда? У тебя такой необычный выговор.
– Сейчас-то уже ничего. Слышала бы ты меня два года назад, – без тени смущения сказала Вика и продемонстрировала, как она говорила раньше: – Я вьеедь жьииву недльееко от восточьной граньиицы.
– Восхитительно! – воскликнула Мария. – Это же классно – жить на границе двух миров.
– Не знаю, классно или нет. Просто судьба нас зашвырнула туда, и мы там жили. А мама и сейчас живет.
– А как по ту сторону?
– Не знаю, я там никогда не была.
– Ты жила в нескольких километрах от границы и никогда не была на другой стороне? – удивилась Мария, и не только она.
– А зачем? Что там другого, непохожего? Такое же небо, воздух и трава такие же…
