Переполох, вызванный чрезвычайным происшествием, сделал участников пирушки героями дня, и они ещё долго наслаждались приобретённой «славой». Через год в стихотворении «Воспоминание» Александр спрашивал Пущина:
Помнишь ли, мой брат по чаше,
Как в отрадной тишине
Мы топили горе наше
В чистом, пенистом вине?
Как, укрывшись молчаливо
В нашем тёмном уголке,
С Вакхом нежились лениво,
Школьной стражи вдалеке?
Помнишь ли друзей шептанье
Вкруг бокалов пуншевых,
Рюмок грозное молчанье —
Пламя трубок грошевых? (1, 139)
…Волнения, связанные с пирушкой, совпали с переводными экзаменами лицеистов с младшего (трёхлетнего) курса на старший. В связи с этим профессор российской и латинской словесности А. И. Галич предложил Пушкину написать стихотворение. К намеченному сроку оно было готово – «Воспоминания в Царском Селе». Александр читал его министру народного просвещения А. К. Разумовскому. Но экзамен перенесли на начало следующего года.
Экзамены проходили 8 января в присутствии многочисленных гостей, среди которых были Г. Р. Державин и высокие чины империи. Юный поэт покорил их буквально с первой строфы стихотворения:
Навис покров угрюмой нощи
На своде дремлющих небес;
В безмолвной тишине почили дол и рощи,
В седом тумане дальний лес;
Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы,
Чуть дышит ветерок, уснувший на листах,
И тихая луна, как лебедь величавый,
Плывёт в сребристых облаках.
В стихотворении много деталей, связанных с пейзажами Царскосельского парка и памятниками эпохи Екатерины II. Упоминание последних подготавливает читателя к главной теме – героике Отечественной войны, «дерзости венчанного царя», бича вселенной:
И быстрым понеслись потоком
Враги на русские поля.
Пред ними мрачна степь лежит во сне глубоком,
Дымится кровию земля;
И сёлы мирные, и грады в мгле пылают,
И небо заревом оделося вокруг,
Леса дремучие бегущих укрывают,
И праздный в поле ржавит плуг.
Но торжество завоевателей оказалось недолгим: на борьбу с нашествием двунадесяти племён Европы встал русский народ, и это не сулило захватчикам ничего хорошего:
Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны;
Восстал и стар и млад; летят на дерзновенных,
Сердца их мщеньем зажжены.
Динамично и напористо описание в стихотворении Бородинского сражения, которое юный поэт подаёт как торжество русского оружия, волею судьбы не давшее желаемого результата.
Сразились. Русский – победитель!
И вспять бежит надменный галл;
Но сильного в боях небесный вседержитель
Лучом последним увенчал,
Не здесь его сразил воитель поседелый;
О бородинские кровавые поля!
Не вы неистовству и гордости пределы!
Увы! На башнях галл Кремля!
В этой строке хромает логика: «галл» побежал и вдруг оказался в Московском Кремле – сердце России. Но здесь следует вспомнить, что логики не было и в официальных документах, исходивших из штаба М. И. Кутузова. Его первое сообщение царю было о том, что неприятель отражён на всех пунктах и русская армия удержала за собой все занятые ею позиции. В Петербурге восприняли донесение главнокомандующего как рапорт о победе, а через неделю (!) узнали о падении старой столицы. Эту двойственность в восприятии Бородина мы видим и в стихотворении лицеиста Пушкина.
Общее горе, связанное с гибелью Москвы, юный поэт пропустил через собственные чувства, испытанные им почти два с половиной года назад:
Края Москвы, края родные,
Где на заре цветущих лет
