Тесты на интеллект - страница 23

Второй симпатичной Аде коллегой была профессор Сумина. Чаще всего ее так и звали за глаза на кафедре, может, потому что она одна единственная из кафедральных дам, была доктором наук и профессором. Профессор Сумина в некотором роде отвечала представлениям Ады об идеале женщины. Была она весьма хороша собой, являя среднеевропейский тип красоты, сдержанный, неброский, неяркий; высока и стройна, умудрившись к пятидесяти с хвостиком сохранить изящество и легкость фигуры. Но что особенно нравилось Аде в Суминой – так это ее характер и стиль мышления. Мария Станиславовна была железной леди, с жестким, напористым, невероятно целеустремленным сильным характером. И под стать ему стиль мышления – сугубо логический, рациональнейший, острый, проникающий в суть вещей. Если прибавить сюда профессиональную эрудицию и компетентность вкупе с научной дотошностью, будет очень верный портрет Марии Станиславовны Суминой. Ада слегка ее робела, испытывая в то же время удовольствие и восхищение всякий раз, как сталкивалась с ней, не представляя себе, что эта железная леди имеет какие-то естественные бабские слабости, как и все они, грешные, хотя умом понимала, что смешно так думать и ничто человеческое грандиозной мадам не чуждо. Тем более что все знали: у Суминой есть дочь, которая живет в Америке, и профессор очень переживает по этому поводу.

Третья, Наталья Николаевна Корнеева, была личностью замечательной, прежде всего тем, что отличалась невероятной остротой ума и стратегическим стилем мышления. Это всегда подкупало Аду, вообще до самозабвения обожавшую умных и талантливых женщин. Собственно, Ада всегда дружила, общалась и работала только и исключительно с умными женщинами, не желая ни минуты признавать, что есть на свете откровенные дурищи. Есть, но не рядом со мной – такого правила старалась неукоснительно придерживаться Ада и, в общем, ей это вполне удавалось. Что было немаловажно для Ады, это то, что Наталья Николаевна обладала обостренным чувством юмора – свойство личности, тоже весьма ценимое Адой в людях.

И четвертая Адина слабость – Аглая Дмитриевна Астафьева, вальяжная, яркая брюнетка, неторопливая, обстоятельная до въедливости, аккуратистка и педантка. . В свое время они познакомились, будучи «абитурой», затем учились на одном курсе, тесно общались, но дружить, в общем, не дружили. Аглая была так же щепетильна во всем, как и Ада, и это качество очень их сближало, но во всем остальном никакого сходства не наблюдалось. Им нравилось иногда встречаться где-нибудь в театре или в гостях, но частого и самозабвенного общения все-таки не наблюдалось. Аглая обладала особым обаянием и сердечностью, что делало ее очень приятной в общении. Хотя не всем нравилась эта ее дотошность и въедливость, и иногда на кафедре происходили стычки, заканчивавшиеся весьма неконструктивно – с криками, с выбеганиями в коридор, нервными курениями в клозете и тому подобными прискорбными проявлениями несогласия друг с другом.

На кафедре вообще установился с незапамятных времен легкий налет этакого ненавязчивого изящного амикошонства, иногда весьма шокировавшего посторонних, коих захаживало на кафедру предостаточно. Начать хотя бы с того, что сам заведующий, уважаемый профессор Русин, будучи уже в почтенном возрасте, деликатнейший, гуманнейший, интеллигентнейший мог дурным голосом заорать на коллег или студентов: «Ну, вы, гамадрилы!» Никто, естественно, не обижался, это считалось неповторимым профессорским стилем и проходило по разряду неотъемлемых Русинских чудачеств. Таким же чудачеством являлось то, что профессор Русин, совершенно не обладая музыкальным слухом, всякий раз на кафедральных вечеринках считал своим долгом оглашать коридор и близлежащие окрестные кафедры мощным воплем вне всякой тональности и мотива. Репертуар разнообразием и актуальностью не отличался, в основном включая в себя старые советские песни или совсем уж экзотические старостуденческие, какие-нибудь «голубые в полоску штаны» или там «двенадцать столовых ножей» и тому подобную древность. Пить на этих вечеринках он предпочитал исключительно водку, вино именовал гадостью, мол «гадость пьют из економии» и все время гнобил своих доцентш за пристрастие к «винной отраве». При всех чудачествах и экстравагантных манерах был он признанным авторитетом в своей области, имел немалые заслуги и научный вес. Именно благодаря этому, а также внимательному уважительному отношению к каждому своему работнику пользовался Русин всеобщим уважением и абсолютно поддерживался всем коллективом кафедры. Хотя это не мешало время от времени кому-нибудь из доцентов яростно сцепляться с ним по особо склочным вопросам организации работы на кафедре. К одной присоединялась другая, к ним – третья, Русин, отбиваясь от них, яростно наседавших на него с въедливыми вопросами, сам начинал истошно вопить, срываясь на фальцет, краснея всем лицом и шеей. Первое время такие сцены приводили Аду в состояние ступора: по ее мнению спорные вопросы таким способом не решаются. Но после Ада поняла, что, в общем-то, эти крики, и вопли, и театральные топанья ногой, и осторожное стучание по столу не более чем игра, оперетка, просто такая манера любовного общения, после которого все в момент успокаивались, начинали снова любить друг друга, и вообще вели себя, как ни в чем не бывало. Раньше подобные сцены были крайне редки, а в последнее время участились. Причина этому была стара, как мир и в той же степени банальна: на кафедре появились деньги, причем, деньги весьма приличные, поскольку число контрактных студентов увеличилось в несколько раз, региональные точки – тоже, меркантильный интерес приобрел отчетливые формы. В основе всех конфликтов, причем по любому поводу, как известно, лежат деньги. Поэтому в конечном счете, на кафедре сцеплялись из-за денег, хотя видимые поводы, разумеется, были приличными и даже благими. Способов перетянуть одеяло на себя было множество. Бились за коммерческие часы на территориях, бились за дополнительные дипломы, за дополнительные курсовые.