Тесты на интеллект - страница 21

Ада очень быстро оценила, какой чудовищной эксплуатации подвергается и как бесчеловечно обходится со свои здоровьем, читая по двенадцать часов в день лекции в огромных аудиториях, но делать было нечего: выбора им не оставили. Вот так вышло, что Ада работала почти круглосуточно, ездила в командировки по всей их огромной области, и без конца до одури читала лекции, вела семинары, принимала экзамены в различных филиалах и представительствах всех и всяческих вузов, которые покупали ее услуги. Фуфа ругательски ругала ее постоянно за то, что себя не бережет, продается за копейки и проч. и проч. Сама же Фуфа, впрочем, занималась точно тем же самым, только с поправкой на московские цены и масштабы.

Все ее коллеги работали в том же режиме. На кафедре народ тоже был замотан до предела, встречались редко, большей частью только на заседании кафедры и разбегались опять на все четыре стороны.

Человек не знакомый с вузом, конечно, премного бы изумлялся, наблюдая их повседневную жизнь. Она напоминала бесконечный спектакль в одних и тех же декорациях, но в разных жанрах. Каждый день и даже час разыгрывалось какое-то новое действо – трагедии, комедии, драмы, мистерии – все присутствовало в изобилии. Но чаще всего случались трагикомедии. И этот перфоманс шел в режиме «нон стоп». Этакое броуновское движение людей, событий, судеб. По очереди занимали компьютеры, принимали хвостистов, ссорились, проводили обсуждения диссертаций – одним словом, работали. Кроме собственно кафедры, где все толклись на пятачке, у них была рядом небольшая комнатенка. И так-то тесная, она была еще и перегорожена на две части – в большей стояло четыре стола, в меньшей – диванчик, столик, шкафчик с микроволновкой и чайником, и стулья. Это был такой трансформер: в мирное время именно тут бесконечно пили чай и втихушку покуривали, а когда начинался самый нерест с дипломами, тут усаживали дипломников и устраивали предзащиты, тряся несчастных студентов, как спелые груши.

Ада, зарядившая с первой пары работать, зашла в свой первый перерыв именно сюда хлебнуть чаю. Здесь, как всегда, жизнь била ключом. Обсуждали актуальный вопрос: скоро ли закончится семестр, чтобы хоть немного глотнуть воздуха свободы, сил работать уже не было. Ада с ходу оптимистично высказала свой прогноз на отдых:

– Только в гробу.

Народ завеселился, начал так же оптимистично комментировать. Ученый секретарь кафедры, жуя шоколадную зефирину, склочно заметила:

–  Вас послушать, так вы без конца чего-то творческое рожаете. Почему тогда в прошлом году план по методическим пособиям завалили? Три заявленных методички не сдали.

– Ну, милая моя, ты же знаешь, что на кафедре собрались одни пассионарии, а пассионарная ткань требует подталкивания,– примирительно ответила ей Наталья Николаевна, доцент Корнеева, которая очень нравилась Аде за оригинальное мышление и глубокую порядочность. Вообще на кафедре ей было очень комфортно, приятно и легко. С большей частью народа она была давным-давно знакома, с некоторыми, новенькими, познакомилась недавно, но уже успела проникнуться к ним симпатией. Впрочем, были у нее и неприязненные отношения кое к кому, но, верная своему принципу доброжелательной толерантности к коллегам, она никак не обнаруживала этой неприязни, лишь максимально ограничивая общение с такими людьми.

На кафедре действительно собрались сплошь звезды, слетевшиеся со всего факультета к Русину, привлеченные, прежде всего атмосферой доброжелательности, сотрудничества, и, разумеется, возможностью дополнительно заработать. Их кафедра, как и подавляющее большинство гуманитарных кафедр и даже кафедр технических, была почти сплошь женской. Эта тенденция была в высшей степени характерна именно после девяностых годов, когда обрушилось вообще все образование, и сохраняла устойчивость, видимо, на очень длительную перспективу. Объяснялось-то все банально: ни один нормальный мужчина, естественно, не будет работать за те непристойные гроши, в которых государство оценивает труд своей интеллектуальной элиты, а женщины, по своему спокон веку угнетенному и ущербному положению – за милую душу. И впахивать станут не за страх, а за совесть, и все это преотлично понимают. Но стоит только ситуации чуть-чуть измениться, стоит только появиться в вузах хоть мало-мальским деньгам, можно быть абсолютно уверенным, женщин тотчас же из вузов выдавят и снова все вернется на круги своя. А пока ситуация в высшем образовании сложилась прелюбопытная: большинство молодых доцентов и даже профессоров было женским, мужчины разделялись на два типа – либо пенсионеры, либо молодые, однозначно и безумно зафанатевшие в науке гении, и тех и других не так уж много. В этой ситуации, разумеется, как и в любой другой, были и позитивы и негативы. Очевидный и явный позитив – это возможность за счет абсолютно рабского бесплатного труда женщин сохранить какую-никакую систему бесплатного высшего образования, а негатив – это распространение на вузы школьной системы, когда работают там исключительно «тетки». Никогда отродясь вузовские преподаватели не были похожи на школу, хоть и называются «высшая школа». Ничего общего там не было от тупого идиотизма массовой средней школы, наоборот, в вузах всегда процветало свободомыслие и нестандартность. Эта традиция российского высшего образования столь сильна, что никакие уродливые нововведения конца девяностых не смогли перешибить его мощный хребет. Но очень трудно при массовом, почти стопроцентном, женском составе сохранить старые традиции, прежде всего потому, что, таков уж биологический закон, среди женщин гораздо меньше процент гениальных, нестандартных и свободолюбивых. Они есть скорее как редкие исключения, и то про таких говорят, как бы комплиментарно, но в то же время укоризненно: «мужской ум».