Тетради 2015 года - страница 5

пока подложный рай мой не готов

пока хрустит над преисподней лёд

мой псоголовый, будто милый кров.

я буду здесь в своих родных садах,

где прячет дерево в самом себе тесак.

(03/15)

Έκτορασ Tydyme

Андрею Пермякову

В лодке фабрики усталой —

тает снег, шагает правой

вдоль по досточке рабочий

между ледяных отточий.

Перед ним, в лице синицы,

горит атом серебристый,

и сучит ногой дитя,

ожидая сентября.

А за лодкой ходит некто —

будто убиенный Гектор

наконец пришёл в Тыдым,

где конечно все сгорим.

Загорелой своей кожей

семафоря рыбаку,

нас олень из тьмы тревожит.

Из солёного Баку

в лодку фабрики, что тает,

широко шагает снег,

и идёт, как алкогольный,

ледяной, как человек.

(06/03/15)

«О символах любви и смерти…»

О символах любви и смерти

воспой нам, снежная дуга.

Ты – дура, потому и осень

цветущей оспой пролегла,

И потому, когда тебя я,

немая дура, обниму —

не лепечи со мной о смерти,

когда по ней я протяну

железную, как гроб, дорогу

[на ней вагончики поставь!] —

смотри, как едет тело к Богу

сквозь лес, похожий так на страх,

сквозь символы из шизанутых

и годных к новой строевой

живущих в доме серафимов

и херувимов на другой,

пересечённой [будто нет нас,

а только символы со дна

перерастают эту местность,

как ночь перерывает дня

колючую метель, где ёжик

с тобою дурковать летит,

и жалит, потому что может,

сосулек чёрные клыки,

что пахнут родиной, портвейном

и косяком, который смерть,

где хочется немного верить

и ненадолго умереть.

(03/2015)

«Беспечный вечер, как последний…»

Беспечный вечер, как последний,

идёт по следу и по краю,

щенком мелькая в щелях чашки,

которую я наблюдаю

здесь на столе, где я однажды

лежать с желтеющим лицом

пребуду, как воображала,

замкнув над осенью кольцо

из Пушкина и графомана,

из лошади и тройки пчёл —

как будто бы легла экрана

татуировка на плечо,

как будто смотришь новый эпос,

где я – холодный кинескоп

в непрекращающийся вечер,

который смотрит мне в лицо,

который облаком прикурен,

таскает души через дым,

в щенках, что оживут в отместку —

и в этом весь его мотив,

который горлом мокрым, вязким

озвучит тело на столе,

пока душа из спелой чашки

спешит осою на плече.

(07/03/15)

«Империя грачей в конвертах снега…»

Империя грачей в конвертах снега

хохочет, умирая, как земля —

где рай похож на рай и одиноко

лежащий смех в парных спит калачах.

И одиноко дерево сквозь утро

растёт до ангела с фольгою в голове

и разбирает механизм, как чрево

что отразилось в разрывной воде

Пока докуришь эту папиросу —

роса початая поспеет отлететь

в свой напряженный и густой не отзвук,

но память, разрезающую смерть,

где сквозь порезы видишь, как гогочет

земля сквозь жабры жирные свои —

наверно отпустить меня не хочет,

краснея так, что птицы не видны.

(8/03/15)

«Небо запекает полёт шмеля …»

Небо запекает полёт шмеля —

только успеешь вымолить «бля»,

ощутить ожог на плече неправом —

и вот уже справа полёт торчит,

как штопор, что в пробку воздуха вбит.

От такой прекрасной, как Бог, расправы —

остаётся четыре страницы лавы

и пустой – как посмертный человек – пашни

остальное, что в темноте, не страшно.

Испечёшь полёт, будто свой Воронеж,

и боится шмель, что его уронишь,

и слюной с малиной взорвётся грудь

у грачей, что воруют новый шанс уснуть.

Вот и весь ожог – насекомых право,

для дыханья ангелов сих оправа:

мандельштам мандельштаму – всегда воронеж

где – придумав плоть – из неё уходишь.

(9/03/15)

Посвящение Челябинску

Земли любовь раздвинула здесь ноги

пытается меня поцеловать,

Назад Вперед

Тетради 2015 года - страница 5

Похожие книги