Читать онлайн Александр Петрушкин - Тетради 2016 года

ISBN 978-5-4490-5484-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Хорошо лежать у неба…»

Хорошо лежать у неба

под пробитой головой,

чья прозрачна полусфера —

электрической дугой

хорошо, не умирая,

воздух ложкою скрести,

в смерть персты свои влагая,

воды сквозь неё мести,

хорошо в обнимку плакать

вслед за смертию своей —

и на цыпочках из рая

выдувать шары светлей,

затихать всей тьмы темнее —

с непришитой головой —

воробьиной печкой полным,

с ангельской, как речь, иглой.

(16/01/2016)

Пташка

И радость ласточки, и рукава садов,

и слово, что уловлено в садок,

и жженья пятнышко на языке чернильном,

в котором жизнь покажется недлинной,

но спутанной, где нас воды глоток

предожидает, ко всему готов,

среди предметов, что поют из линий,

где каменеет бледный Господин

от нас содеянных из радости и льдин,

и сброшенных, как мясо, сожалений —

всё это атом, что обнимет нас,

и понесёт в полёте, через мрак

в каком-нибудь созревшем мандарине,

с женой моей, прозрачными детьми,

которым мы всё зренье возвратим

жестокое, двойное, кем поднимем

свинцовых ласточек мы в разрывной полёт,

где птаха с неба отрывает ход —

срываясь в воздух, что собою пилит,

где в кольцевых, как выдохи, стволах

произнести не успевает «ах»,

но падает почти что без усилий,

кем радостно падение садов —

когда дыханье наше нас не ждёт,

в своём мерцая атоме мгновенном.

(01/2016)

«Наскальный человек, живущий внутрь …»

Наскальный человек, живущий внутрь —

не соблюдая временную жуть,

напяливает камень на пальто,

улиткою, по имени никто,

он совершает одиссею, путь —

попробуй за него, как тьма, скользнуть

и отразишься в вечности его,

которая, как изморозь, в стекло

сложилась вслед за пропуском твоим

где дворники мигают с лобовым

горячим задыханием ворон,

что в трещинах тройных несут урон —

когда-нибудь и я внутрь оживу

тревогу принимая, как жену,

пергамент, иероглиф и Урал —

ни для чего, который здесь соврал.

где камень, разрываясь, как орех

запоминает птичий тонкий смех —

и крутится внутри его спираль,

как человек, который долго спал

(18/01/2016)

Стеклотара

Сергею Ивкину

Густы бутылки нашего дыханья,

которые – средь осени звеня —

теряют все права на пораженье —

в её плавильне точного вина

«Вина их высока – и это право

хранить они устали» – говоря

так – дворники и грузчики устало

садятся справа, плакая в меня.

Я не горжусь своим прекрасным правом

взять на себя за речь свою вину

прямую, как портвейн и – грузчик Ваня

меня глотнёт и в тьму, и в глубину.

С густой бутыли станет он прозрачным

и полетит, как шарик надувной,

туда где вся вина меня лишь значит

и ничего не значит предо мной.

А на причале вглядываясь в наши,

холодные, как кашель, голоса

сгущаются улыбки или чаши,

в левиафана животах галдя.

(18/01/2016)

«С лицом холодным между крыл…»

С лицом холодным между крыл

и лошадиным ликом

не спрашивай – зачем я был

в твоей земле и дикой

зачем я жаждал речи, и

на рыбе бессловесной

своё дыханье рисовал,

как память о чудесной

твоей невидимой воде,

что между нами всходит,

как раненый слюдой олень,

как на заре уродец,

без серебра и без цены

зачем почти что даром

собою лошадь я поил

с которой рядом падал,

зачем, как бабочки, пруды

дыханья спрятав кокон,

как ангелы вокруг прямы

и крестятся из окон?

(19/01/2016)

«Где липы комната пуста…»

Где липы комната пуста

пока под нею Бог горит,

и – дерево свои уста,

его коснувшись, опалит,

где утка размыкает дождь,

сшивая за собой места,

где выпал вверх ногами свет

снег сосчитав в себе до ста —

там темнота моя стоит,

как дева [стыд] свои соски

разтеребив до молока

парного из моей тоски,

где листья, словно мертвецы

горят, как лампочки легки,

и хворостом стрекоз шуршат,

кровавя чёрные виски —

там ящерка, прижав к себе

свою мясную наготу,

бликует, как сгоревший лес,

и дует в чёрную трубу,

и выдувает липы в парк,

и птиц, которые густы,

летят, сгорая до угля

и камня, не в себе чисты.

(20/01/2016)

«Здесь свет всё заслоняет – даже свет…»

Здесь свет всё заслоняет – даже свет,

который я вписал неосторожно

в круг снега, в стыд свой, в то, чего здесь нет

а если есть – наверняка подложно.

Наверняка причины нет такой,

чтоб длить моё ему принадлежанье

и потому я в нём стою босой,

наколотый на иглы из молчанья.

Из треска додревесного его

я, вынутый рукою деревянной,

теперь лишь света стою одного

и свету заслонённому неравен.

(01/2016)

«Сад возьмёт твой след…»

Сад возьмёт твой след

и пойдёт, как кошка, сквозь тень —

человечек, что спит в середине,

поёт целый день.

День лежит в середине его

и прекрасен внутри,

как ключи, что из скважин

звенят, словно кошки когтьми,

и царапками сны

в животах надувных их скрипят,

где следы, как птенцы,

то умрут, то сады воскресят.

(21/01/2016)

«Бессмертник – ксерокопий наблюдатель…»

Бессмертник – ксерокопий наблюдатель,

отцвёл и ты, как конская коса

воды, что спит внутри у готовален,

когда внутри её течёт оса,

и чертит волдыри и полукруги

в немыслимом, как смерть, поводыре,

и лошади похожие на дуги

кусают отражения в дыре

твоей, бессмертник, но скорее данник

последних отражений – слепота

бумагу обнимает и светает,

как циркуль неба изнутри ведра.

(21/01/16)

«Метель, почти синица, чепуха …»

Метель, почти синица, чепуха —

пурга словесная на столике портвейна

плывёт по небу плотному песка,

чья приоткрыта ангелам всем дверца.

Плывут по небу ангелы мои,

чья плоть небрежна, непреодолима,

чей куст всегда пылает изнутри —

пока здесь плоть на хлеб с вином делима,

и смотрят вслед за музыкой моей

той, что плывёт по небу всякой плоти

по воздуху, зажатому рукой,

и с ключиком глагола в повороте.

(22/01/2016)

Воронка

Постепенные как рыбы

ходят, плачут между нас

снега вьющиеся глыбы,

как воронка или лаз,

но едва начнётся ветер

из пернатой тишины —

рыбы высохнут, как дети,

на песке своём черны.

И, когда в прозрачной сети,

ты здесь плачешь за меня,

распрямляя камни – светит

чёрно-белая земля,

где рукой своею рыбной

разломивши черноту,

рыбная душа, просветы

вертит взглядом, как черту.

(20—23/01/2016)

«Немолодая пара тишины…»

Немолодая пара тишины,

которой даже ангелы слышны,

переступает человечий слух

и невозможно более вздохнуть,

чем тройка, что по дому на санях

себя продлит в приподнятых снегах,

в морозе, в шапке волчьей, в рукаве

у лошадей неназванных кровей,

у твёрдой, молодой ещё, воды,

где бабочкой просверлены ходы

записаны как будто человек

побуквенно минует выдох, век

своих не размыкая, слепоту

жуя, как смех или мороз, во рту.

(24/01/2016)

«Удивительна ненависть и фонограммы…»

Удивительна ненависть и фонограммы

света, в котором нам шлёт телеграммы

каменный пёс, что из кадра ушёл —

в смысле музыку отсюда увёл.

дом ли скрипит, ощущая прорехи

эти подземные и извлекая

воды свои многоплодные – эти

воспоминания почвы и рая,

где непонятная стая твердеет

окоченев под просмотренным снегом,

после бежит через пропуски неба

или [точнее] становится гневом,

но удивлённым, как только собаки

это умеют, открывшие двери

для мертвецов, что за бок их хватают,

воспоминая отсутствие веры.

Скрипнет оконце чужой фонограммы —

некто его утирает от влаги

с той стороны, где потьма не бездонна,

но терпеливо растёт в красном маке.

(25/01/2015)

«Жук дождя меня во ртах…»

Жук дождя меня во ртах

своих держит, как сапожник,

из травы связав верстак,

где живой, неосторожный

жук себя со мной проносит

в грозди тающей земли —

от игрушек человечьих

сохрани меня, спаси.

(01/2016)

«Округлый голос голубей…»

Округлый голос голубей

как парус катится сквозь мячик

январский, никому-ничей,

свои края сказав иначе,

чем я его произнесу

холодной мельницей из пота,

в которой птахи на лету

звенят сквозь дерево потопа,

где отражается десант

из веток нищих и прозрачных,

что плавятся в узлах воды,

как бубенцы её двузначны.

(26/01/2016)

«О, бедная моя природа…»

О, бедная моя природа,

ты в слове плачешь надо мной —

пологая вода, погода,

деревья, тёмный перегной,

два-три прохожих, чьи не-лица

сметёт метель под полый снег,

грачи, снегирь или синица

delete чей растирает смех.

Жена и дым, два-три подростка

собака, что запишет двор,

и ангела просвет-заточка,

что колят левое ребро,

и спиртовые неба гвозди,

забитые в мои ключи —

не говори со мной, стрекозья,

теперь – по множеству причин.

(27/01/2016)

«Невинность предпоследней нас покинет…»

Невинность предпоследней нас покинет

в слезе что, оплатила весь проезд,

сбегая из трамвая человечка,

не чая боле перемены мест,

обозначает мягкий и округлый

беременный, как маменькин, живот

у Бога, что за нас умрёт упруго,

и, что возможно, нас не обождёт.

Опять, опять метла из побережья

темна и высока, а внутрь светла,

опять невинность ей кидает слёзы

которые из птиц сих испекла,

в ком мы, определив себя и место,

шуршим своей бесполой чернотой,

которое веретено и тесно,

а если и выходит, то слезой.

(28/01/2016)

«Утро фосфор ангельский порежет…»

Утро фосфор ангельский порежет

на деревьев мякоть и сквозняк,

вложит насекомые колени

в воздух их мерцающих заплат.

Отрывное зрение пространства,

повзрослев, уходит в водоём,

захлебнувшись зреньем, как пожаром,

утерявшим, словно чаек, дом.

Ты считаешь клевер, оступившись,

в паутины распускаясь весь,

чтобы свет на пауке увидеть,

на котором вырастил дверь в лес.

И когда по оттепели тонкой,

ты себя вслепую проведёшь —

холод из сустава камня вынув —

глаз его надорванный зашьёшь.

(29/01/2016)

«Рассыпешься, словно был снег…»

Рассыпешься, словно был снег,

обочинный след переполнив

из всех своих белых прорех,

где стыд твой разрежен и горний.

И вякнет монетка свой звук

неслышимый и неподвижный,

упав с тёплых век у старух

к похлёбке у ног чечевичных.

Но, если колеблется смерть,

здесь рядом с тобой оказавшись

то стоишь её ты, как лист

деревьев своих, вдоль пропавших,

когда рассыпается свет

и трогает свой позвоночник

как [в комнате детской] ночник

свой выдох, что падает в дочек.

(30/01/2016)

«Что за сила покинет зерно…»

Что за сила покинет зерно

сделав петли у стебля черней

в затворённое дно удлинится,

[из следов и корней

свяжет птицу и тень шерстяные,

и список имён,

вложит в глиняный рот

а затем, как ожог, разобьёт]?

Что за выдох здесь был

и на вырост зачем тебе дан —

как порушенный август и хвостик

синичий? И в токе семян

выбран ты, и зашит в своём теле,

как в шубы январь,

выдыхая лицо, как ожог,

что течёт за зерном в киноварь?

(31/01/2016)

«Иная очередность поворотов…»

Иная очередность поворотов,

животных, световых шумов-ежей,

что обгоняют души и пилотов —

огней своих монашеских нежней.

Ты поднимаешь, что проговорила,

что уронила в темени бултых —

вода расходится среди немногих женщин

и трещин, растворившихся на них.

Ты понимаешь, ты не говорила,

и ты не существуешь здесь ещё —

возможно, что тебя сейчас забыло

здесь время – то, которое ничьё.

а хлеб преломлен неба низкой призмой,

когда ты начинаешь мною жить

и сыплешься вокруг меня так дивно,

что вечность забываю как не быть.

(01/02/2016)

«Скрученною ласточкою стужи…»

Скрученною ласточкою стужи

[пожалеть бы, зрячего, меня!]

рядом с теплотрассой проезжают

три похожих на стекло коня,

ямы двухсторонние обходят

и, пугаясь цыканья копыт,

ломким льдом сшивают обе доли,

как французы лёгкими иприт.

Постепенный шум, в них начинаясь,

срежет речь их, деревянный мост,

как весло из вида упуская

в ласточке восшедшей на мороз.

(02/2016)

«Ты проводишь крота детских губ из земли…»

Ты проводишь крота детских губ из земли

до открывшейся в тёмное небо воды —

никого не случается в комнате той,

что с тобой породнилась своей темнотой.

Никого не включаешь, словно ангела свет

белый выключил так – будто ангелов нет,

и сочится пернатая кровь из воды,

поделивши её на гусей и следы.

Вперед

Читать онлайн Александр Петрушкин - Тетради 2016 года

Похожие книги