- Ну это ж ты мне двор подбирал. Уютный, с соседями. Наслаждайся.
- А двор у нас и правда хороший, - вставила бабка, прислушиваясь к ним. – Дружный. Мы раньше такие застолья во дворе устраивали. С песнями, с угощеньями... Лет пятьдесят тому... а нет, вру! Еще когда Гарика в армию провожали, тоже. А вот у вас, у турков, принято? Друг у тебя тоже турок?
- Вроде того, Антонина Васильевна, - хохотнул Реджеп, толкнув Лёху в бок.
- И тоже неженатый?
- Гарем у меня, - буркнул тот, не оставаясь в долгу и толкая в бок Реджепа.
- Батюшки святы! Как гарем? Настоящий, что ли?
- Самый что ни на есть! – торжественно объявил Лёха, подняв правую руку. Дескать «клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды».
Бабка скривила свое и без того сморщенное личико, и разочарование на нем читалось слишком отчетливо.
- А я думала, у вас не поло-о-ожено, - протянула она. – В сериалах такую любовь показывают, а в жизни прям не по-людски! Не знала я, Реджеп Аязович, что у тебя такие друзья.
- Вот и я ему говорю, не по-людски, Антонина-ханым, - рассмеялся Реджеп. – У меня-то только по любви.
- Это правильно. А с него, - старушка ткнула пальцем в Леху, - пример не бери. Найдешь себе девушку хорошую, женишься, турчат заведешь. У нас вот есть тут одна во дворе. Обязательно вам надо с ней познакомиться, чаю вместе попить. Дочка твоего хозяина. Хорошая девка, красивая!
- Хорошая, красивая и свободная? – присвистнул Реджеп, вынимая из миски наволочку.
- Да в работе, как все молодые, носу не кажет. Но разве ж с работой деток родишь, а? – этот вопрос она почему-то задала Лёхе.
- Баба должна дома сидеть и борщ варить, - пробубнил он, вытягивая из миски очередное полотенце. На этом красовался еж. Леха хмыкнул и почти традиционно сунул его другу. Тот оценил ситуацию с кипой мокрого белья в собственных объятиях и выдал:
- Саботажник!
- А это ваши мусульманские предрассудки! Дикие и несовременные! – ринулась в бой баба Тоня. – Да у нас женщины в забое после войны сидели, уголь добывали, потому что мужиков не хватало! Целину поднимали! Дома строили! И были не хуже вас! И детей успевали рожать, и семьи кормить и обстирывать. А вы бы своим паранджу надели и поставили у плиты. Разве ж это жизнь? Разве ж это справедливо?!
- Несправедливо, - поддакнул Реджеп, продолжая возиться с веревками и перейдя уже ко второй.
- Вот и я говорю, несправедливо! Все крайности, никакой золотой середины нет. Но ты не думай, Реджепка! Юлька у нас хорошая, умная. Ее немного подучить – и будет тебе образцовой женой. У нее знаешь какое воспитание! Никитич воспитывал, у него не забалуешь. Только ты ее в ислам не тащи, если что, а? Можно же как-то и так жить, расписаться себе и жить, правда?
- Ладно, не буду, - хмыкнул Реджеп и вряд ли заметил, что теперь и самого перекосило. Юлька! На Юлек у него аллергия. Даже если они Жюли. Жю-ли. Мадемуазель Жюли Ламбер. Машалла!
- Ну и правильно! – обрадовалась бабка, а потом кивнула Лёхе и поспешила его успокоить: - Может, и тебе нормальную найдем, не из гарема. Тебя звать-то как?
- Алексей Иванов, - расшаркался Леха и, не сдержавшись, прыснул. От этого звука на крыльце вздрогнула престарелая кошка, недовольно поджала под себя полукружьями передние лапы и лениво зевнула.
- Чего? – опешила госпожа Пищик.
- А чего?
- Так ты что? Не турок, что ли, морда рязанская? – Антонина Васильевна прищурилась, пытаясь разглядеть его физиономию почетче в свете фонаря и того, что лился из окон Гунинского особняка. К ее чести, стоит отметить, что прогрессу в офтальмологии она изо всех сил сопротивлялась, врачам в руки не давалась и никогда не помнила, где ее очки.
