Аиткул не все понимал, о чем говорил Авдей, все эти незнакомые для него слова: кучер, форейтор, цуг – были ему непонятны, но продолжал внимательно слушать его.
– Так вот, – продолжил Авдей, – солдатская жизнь была ненамного слаще, чем у барина. – Авдей на мгновение замолчал, он провел ладонью по лицу, словно пытаясь смахнуть со своего чела тяжелые воспоминания. – Ходил я на персов, аж до самого Каспия моря-океану. Ох и большое это море. Побольше нашей Волги-матушки будет, много в нем воды, аж берегов не видать. Только вся вода там горькая, и пить ее невозможно.
В начале XVIII столетия царь Петр I провел две успешные военные кампании, которые должны были проложить торговые пути через Центральную Азию и Афганистан в Индию. В результате этих кампаний персы вынуждены были подписать мирный договор с Россией, по которому ей отходили западное и южное побережья Каспийского моря. Русские войска заняли города Дербент и Баку, но вступившая на престол после смерти Петра Великого его племянница – Анна Иоанновна, вернула Персии завоеванные Россией территории.
Вернувшись из похода, Авдей снова задумался о своем будущем и снова решил податься в бега. Долго прятался, промышляя чем придется, бывало, что и не всегда по совести и по-христиански поступал.
– Голод не тетка, – словно оправдываясь, говорил Авдей, – кашей не накормит. Со временем подался на Волгу к бурлакам. Таскал с артелью лодочки плоскодонные с парусом – расшивы. Познакомился я с одним дьячком и тот справил мне «пропускное письмо» и с ним добрался до Азова, но тамошняя жизнь мне не приглянулась. Вода в море этом гнилая, и тяжелый дух у нее. Думал опять на Волгу податься, но свела меня судьба в кабаке с такими же, как и я, горемыками. Выпили, разговорились и сказывают они, что идут, мол, в земли дальние – за Яик. Был среди них один мужичок за старшего. Он мне и говорит: дескать, жизнь в землях тамошних вольная, барину твоему ни в жизнь тебя там не сыскать, идем с нами в артель.
– Ох и славно мы тогда погуляли! Мужичок стал у нас за атамана. Ходили мы по усадьбам и монастырям, брали золотишко, камни драгоценные. Бывало, и «красного петуха» подпускали, и по дорогам шалили. Но однажды наш атаман сказал, что не может он так более, что тяжела ему стала лихая жизнь не по Христовым заповедям. В ту же ночь мы пришли в одну церковь, разбудили тамошнего настоятеля, дали ему денег и велели отслужить панихиду по всем невинно убиенным нами людям и по своим безвременно усопшим товарищам. Просили у батюшки отпущения грехов. Затем поделили промеж собой награбленное добро без обмана и пошли с миром кто куда. Я хотел было податься обратно на юг, в вольные степи, да, видать, не судьба, по дороге случилось несчастье, – продолжал Авдей свой рассказ. – Набрел я на казачий разъезд. Я, знамо дело, сопротивлялся, но куда там… Скрутили, как цуцика, и обобрали меня до портков. Все забрали. Ладно хоть исподнюю рубаху оставили. Затем оковали меня и отправили в Мензелинск. Там держали в яме, в колодках, с другими ворами, беглыми и бунтовщиками. Есть не давали. Вот я и оголодал сверх меры, одни кожа да кости, «чистая смерть».
Много народу померло там от голода и пыток тамошних мучителей. Оттуда на волю была только одна дорога – смерть. Вот я и думаю: прикинусь-ка я мертвым, авось они и не заметят. И вправду, куда там разбираться, когда каждый день нас по дюжине, а то и больше умирало. Только штыком кольнули разок-другой в ногу, я зубы сжал, молчу и дышать перестал. Слышу, один другому говорит: «Кажись, преставился». Пришли люди, кинули в сани с другими покойниками, вывезли за город и бросили в канаву. Я дождался ночи, вылез и пополз в сторону леска. Там отлежался, отдышался и пошел куда глаза глядят. Шел сколько было сил, а потом вконец ослаб, и уже не было сил ни идти, ни ползти. Ну, думаю, все – отгулял Авдей Макаров сын свое. Начал Богу молиться, чтобы он грехи мне мои отпустил. Одно было страшно мне, что отдам душу без исповеди, не приняв святого причастия, словно собака бездомная или еще какой дикий зверь.
