Поиск начался в тишине ее кабинета, ставшего теперь местом не только официальной работы, но и тайных изысканий. Эвелин погрузилась в академические базы данных – не те общедоступные, что индексировались Системой для всех, а в глубинные, архивные слои, требующие специальных допусков или обходных путей. Она искала следы Хасана.
Публикационная активность профессора оборвалась резко, около семи лет назад. Последние статьи, опубликованные в малоизвестных междисциплинарных журналах, были посвящены темам вроде "Квантовая запутанность и семантическая структура" или "Фрактальная геометрия мифа". Научное сообщество, все более тяготеющее к прикладным, легко верифицируемым исследованиям в духе "оптимизации", встретило их молчанием или насмешками. Согласно официальным данным Городского Университета, где он возглавлял кафедру компаративной лингвистики, профессор Хасан вышел на пенсию по состоянию здоровья. Текущее местонахождение – неизвестно. Стандартная формулировка для тех, кто решил исчезнуть с радаров.
Эвелин решила, что цифровой след слишком холоден. Нужно было ехать туда, в университет. Возможно, остались коллеги, архивы, какие-то материальные зацепки.
Путешествие в университетский кампус на другом конце города стало погружением в еще один слой меняющейся реальности. Автономный маглев-капсула нес ее над городом по выделенной эстакаде. Внизу проплывали кварталы – стекло, сталь, стандартизированные жилые модули, редкие островки зелени в геометрически правильных парках. Рекламные щиты транслировали не образы, а динамические потоки данных – биржевые котировки, уровни загрязнения воздуха, индексы социальной стабильности. Все точно, информативно, лишено двусмысленности. Лишено человеческого.
Университетский район встретил ее странным сочетанием старого и нового. Величественные здания из потемневшего камня, хранящие память о временах, когда знание было приключением, а не оптимизацией данных, соседствовали с новыми корпусами из самоочищающегося стекла и умного бетона. Воздух здесь казался иным – менее стерильным, с запахом старых книг и молодой зелени из внутренних двориков. Но и здесь Сдвиг был очевиден. Студенты передвигались по кампусу целеустремленно, часто в одиночку, погруженные в свои нейро-интерфейсы. Группы были редкостью. В огромной библиотеке, где раньше гудел улей голосов, теперь царила почти абсолютная тишина – читальные залы были разделены на индивидуальные звуконепроницаемые кабины. Обучение стало более персонализированным, более эффективным. И более одиноким.
Кафедра компаративной лингвистики располагалась в одном из старых корпусов. Пыльные коридоры, портреты бородатых ученых мужей на стенах – островок прошлого. Эвелин нашла кабинет администратора – маленькую комнатку, заваленную папками и старыми терминалами. Администратором оказалась пожилая женщина с усталыми глазами, явно помнившая до-Сдвиговые времена.
"Профессор Хасан?" – переспросила она, когда Эвелин изложила свой официальный предлог (интерес к его архивным работам для сравнительного анализа). – "Тамир… да, помню его. Гений, конечно. Но… сложный человек. Уехал давно. Кажется, совсем порвал с академией."
"Неизвестно, куда?" – осторожно спросила Эвелин.
Женщина пожала плечами. "Говорил что-то про север… про тишину. Что устал от 'информационного шума'. Знаете, он всегда был немного… не здесь. Особенно в последние годы работы. Увлекался какими-то древними языками, рунами, связывал их с математикой… Коллеги его не понимали." Она вздохнула. "Жаль. Таких умов сейчас не делают."
