Тихоня для Лютого - страница 24

Ни в одном, понимаешь?

Наверное, мне хочется верить, что его слова содержат вполне конкретный подтекст, и я верю. Верю и успокаиваюсь.

Облизываю губы. Медленно веду по ним языком, с удивлением наблюдая за реакцией Лютаева, с жадностью разглядывающего это движение, и киваю:

– Понимаю. Спасибо за вечер, Илья Александрович. Спасибо, что подвезли.

– Всегда рад, – отвечает он, улыбаясь одними губами. В глазах снова прочно обосновался лёд.

Мы покидаем салон практически синхронно, входим в тёмную тишину дома, словно пустующего, и удивлённо переглядываемся.

– Неужели все уже пошли спать? – усмехается Лютаев, и я пожимаю плечами.

Стараюсь не смотреть, как он изучающе блуждает по комнатам, но глаза то и дело очерчивают мускулистую спину, перекатывающиеся под рубашкой бицепсы, трицепсы и прочие «цепсы», опускаются на крепкие бёдра, идеальный мужской упругий зад, вызывая нешуточные волнения внутри меня.

– Я пойду к себе, – пищу я его спине и сбегаю, чтобы больше не глазеть.

На лестнице встречаю сонную Миленку.

– О, Глаш, приветик, – подруга звонко чмокает мою щёку. – Хорошо погуляла? Папа тебя забрал?

– Привет, замечательно, да и да. – отчитываюсь я. – Вы все спите что ли?

– Ага, – зевает она. – Легли пораньше, завтра на трассу с утра поедем, пока народу не слишком много. Так что, подъём в шесть, завтрак в семь и выезжаем. А где папа то?

– Так внизу инспектирует, – хихикаю я, и подруга закатывает глаза.

– Милёнок, вот ты где! – доносится снизу, и торопливые шаги по ступенькам снова приносят недосягаемого Лютаева в пределы моей досягаемости. – На завтра всё в силе?

– Да, как договаривались, – Милка обнимает отца. – Всё хорошо, папуль?

– Всё просто замечательно, – заверяет он, и я ничего не могу поделать с расползающейся по лицу улыбкой.

– У тебя замечательно, у Глаши тоже замечательно, – протягивает Миленка, снова несдержанно зевая. – Раз у вас обоих всё замечательно и вы замечательно провели время в городе, то я иду пить и спать.

Подруга, продолжая обнимать отца, тянет меня к себе второй рукой, целует мою щёку, потом щёку Лютаева и, словно по волшебству, исчезает, оставляя нас стоять на лестнице в опасной близости.

Илья Александрович жестом показывает, чтобы я проходила вперёд, и я иду, чувствуя, как прожигает поясницу обжигающе-ледяным взглядом.

Перед дверью я на мгновение торможу и, не поворачиваясь лицом к мужчине, тихо говорю:

– Спокойной ночи, Илья Александрович.

– Сладких снов, Аглая.

Утром так ярко светит солнце, и я почти сразу забываю, что мне удалось поспать от силы часа три. Поначалу я долго ворочалась, пытаясь улечься поудобнее. Хотя кого я обманываю?

Я слушала шум воды в душе, отсчитывая минуты, пока он не затихнет. Долго репетировала реакцию, словно я не рассчитывала застать его в общей ванной, но так и не решилась войти. Потом я корила себя почём зря и долго вертелась в холодной постели, возмущённая собственным поведением. И причина всему этому была очень проста: Лютаев не закрыл дверь из моей комнаты. Я точно уверена: сколько бы я не прислушивалась к тихим шорохам за стеной, а так и не услышала характерного щелчка замка.

Я спускаюсь к завтраку одной из последних, зато уже полностью одетая к выходу, что позволяет мне спокойно выпить кофе и съесть пару сложных сэндвичей. Понятия не имею, чем Миленка планирует заняться сегодня, но судя по экипировке, которую подруга оставила для меня на видном месте, пока я спала, это уже внушает мне нешуточные опасения. Горнолыжный костюм мне чуть великоват – Милена выше и фигуристей, но выбирать не приходится. Ничего подобного в моём собственном гардеробе всё равно не имеется. Да и на лыжах я стояла крайний раз два года назад, на уроках физкультуры в школе. У меня и тогда наблюдались проблемы с координацией, и теперь мне слабо представляется, как я смогу совладать с горными лыжами или сноубордом на настоящем склоне.