– Вы пытались их прочитать?
Он покачал головой:
– Нет. Я знал, что не нужно. Это… мешало бы. Сбивало.
По спине пробежал холодок.
Позже, дома, я снова открыл Катин дневник. Переворачивал страницу за страницей, пока не наткнулся на запись, которую раньше будто не замечал. Чернила чуть растеклись – словно писала вслепую:
"Он не видит фонарей. А я вижу. И знаю, что в каждом – чья-то память. Как будто они хранят чужие сны. Может, это не улица, а чей-то мозг? Может, мы ходим по голове. Его голове."
Я закрыл тетрадь. На сердце стало тяжело. Не страх, не паника – просто необъяснимая близость чего-то, что всегда было рядом. Я не замечал. Или не хотел замечать.
Позже, лёжа в постели, я не мог уснуть. Город в голове пульсировал. Я мысленно возвращался к разговору с Валерием. И ловил себя на одной мысли: его сон был мне знаком. Но я не мог вспомнить – почему.
Я прошептал в темноте:
– Катя…
Ответа не было.
Только слабый звук – будто кто-то прошёл по полу босыми ногами.
Я замер. Прислушался. Тишина. Только сердце. Мои фонари.
ГЛАВА 5
Есть состояния, похожие на зыбкую воду: идёшь по ней, будто по твёрдой поверхности, но в любой момент можешь провалиться. Утро было именно таким.
Я проснулся не от будильника, а от света. Сквозь шторы пробивался холодный, сероватый луч – как будто кто-то приоткрыл дверь в зимний день. Окно было открыто, хотя я точно помнил, что закрывал его. На подоконнике лежал клочок засохшего тополиного пуха.
Я взялся за чашку кофе, но руки дрожали. Поставил обратно. Глотнул воды. Долго смотрел в стену. На ней – блеклый прямоугольник от старой картины, которую мы с Катей сняли год назад. Там раньше висел её набросок: городской силуэт, грубые линии, тёмное небо. Она тогда смеялась: «Это мой внутренний пейзаж».
Дневник я долго не открывал. Сегодня – потянуло. Будто кто-то мягко подтолкнул. Пролистал наугад:
"Мне снится дом. Он белый. И он не злой. Просто он знает меня. В нём нет людей, только воздух. И воспоминания, которые не мои."
Слова давили. Я закрыл тетрадь и вышел. Решил пройтись пешком до института – проветриться.
Солнечный свет казался неестественным. Неярким, но всё вокруг будто светилось – асфальт, деревья, витрины. Я шёл и вдруг понял: маршрут выбрал неосознанно. Повернул не туда, пошёл по соседнему кварталу. И чем дальше, тем сильнее чувствовал: я здесь не случайно.
И тогда я его увидел.
Белое здание. Высокое, с колоннами. Заброшенное. Стены облезлые, надписи стёрты, окна пустые. Фасад частично затянут сеткой, но она не скрывала общий силуэт. Всё – как в рассказах Валерия. Как в дневнике Кати.
Я замер.
Это не совпадение. Но и объяснить не мог. В такие моменты ты либо бежишь, либо входишь внутрь. Я вошёл.
Внутри пахло сырым деревом и пылью. Пол скрипел – будто жаловался. Лестница уходила вверх, но часть ступеней обрушилась. Я прошёл вдоль стены. Свет пробивался сквозь выбитые стеклянные блоки, дрожал, как в старом кино.
Каждый шаг – отголосок в пустоте. И тишина. Такая же, как описывали пациенты. Не глухая, а насыщенная. Как будто в ней кто-то дышал.
Я остановился у двери. Приоткрыта. За ней – кабинет. Остатки мебели. На полу – коробка. Я нагнулся. Внутри – стопка бумаг. Пожелтевшие, исписанные от руки. Женский почерк.
Сердце сжалось. Я вынул один лист, поднёс к свету.
"В этом месте всё дышит чужой памятью. Здесь тени – не от людей, а от их мыслей. Я видела, как он стоит в дверях. Он не помнит, что уже был тут. Но он приходит снова. Всегда снова."
