И оно не заставило себя ждать.
Первым сигналом, предвестником неизбежной бури, стало появление на его обычной «тропе» – извилистом маршруте среди мусорных гор, который он знал наизусть – нескольких мрачных, гротескно ассимилированных личностей, которых он раньше здесь не встречал. Они не подходили, не заговаривали, не выказывали открытой агрессии. Они просто наблюдали. Издалека. Их ассимиляции – грубые, боевые, с преобладанием зазубренного, плохо обработанного металла, гидравлических поршней и пугающих механических конечностей – не оставляли сомнений в их принадлежности. Это были «Вороны Стали». Охотники Клешни.
Кай похолодел. Холод растекся по его венам, пробирая до самых костей, несмотря на тепло Осколка. Он надеялся, что патруль, с которым он едва не столкнулся на прошлой неделе, не придал значения его присутствию или слишком боялся заходить глубоко в Мертвом Квартале. Но, видимо, слухи добрались до Клешни. Клешня был Ассимилянтом старой закалки, человеком-машиной, рожденным из жестокости и боли Ржавой Ямы. Его правая рука была заменена массивным силовым манипулятором – тремя огромными стальными «пальцами», способными дробить бетон и разрывать металл, словно мокрую тряпку. Он не терпел, когда кто-то утаивал от него добычу на его «территории». А сектор, где Кай нашел Осколок, Клешня определенно считал своим. Его личной жилой.
Напряжение нарастало с каждым часом, с каждым скрипом и вздохом Ямы. Кай старался не подавать виду, продолжая свои обычные вылазки за хламом, но теперь каждый шаг давался ему с трудом. Он постоянно оглядывался, его единственный живой глаз метался по сторонам, а красный имплант хаотично мигал, выдавая его внутреннюю дрожь. Он вздрагивал от любого резкого звука, любой тени, которая казалась слишком длинной или слишком быстрой. Шепот Железа, его верный помощник, его маяк в этом металлическом океане, теперь был приглушен тревогой и навязчивым гулом Осколка, который, казалось, реагировал на его страх, становясь горячее. Его чутье, обычно такое острое, стало притупленным, как затупленный нож.
Он пытался замести следы, менял маршруты, использовал старые, забытые тропы, которые вел только он. Но чувствовал, что петля затягивается, а удавка неумолимо сжимается вокруг его шеи. Однажды вечером, возвращаясь в свой контейнер, он обнаружил, что замок на его импровизированной двери – кусок проржавевшего листового металла, удерживаемого на старой петле – был сломан. Внутри все было перевернуто, перерыто, разбросано. К счастью, Осколок был при нем, всегда при нем. Кто-то явно искал «блестяшку», и этот кто-то был безмерно зол на то, что не нашел ее.
На следующую ночь он не смог уснуть. Каждый скрип, каждый шорох за пределами контейнера, каждый стон прогнившего металла заставлял его вскакивать. Он чувствовал себя загнанным зверем в ловушке. Идти к кому-то за помощью было бессмысленно. В Ржавой Яме каждый был сам за себя, каждый был частью чьей-то добычи. Рассказать о Осколке властям, если таковые вообще существовали за пределами власти банд и силовых групп, означало почти наверняка лишиться его и, возможно, самой жизни или свободы. Он был бы либо препарирован, либо продан.
Утром, когда рыжая пыль за окном едва начала светлеть, окрашивая горизонт в нездоровый багровый цвет, он принял решение. Единственное, что еще оставалось. Он решил бежать. Не из Ржавой Ямы – это было почти невозможно для одиночки без ресурсов, без шаттла, без поддержки. Но хотя бы из этого сектора, попытаться затеряться в дальних, самых заброшенных и опасных уголках свалки, где даже «Вороны» появлялись редко, где хаос был настолько велик, что они просто не рисковали.
