– Почему ты так думаешь?
– Потому что Сэл не начинал бы это дело, если бы был уверен в его провале. Да и вам было бы глупо тратить четыре года, зная, что меня не только в университет не возьмут, но еще и рано или поздно голову отрубят.
– В таком случае это мое личное решение и моя личная глупость, потому что документы действительно существуют и содержат этот запрет, – убедительно сказал ’т Хоофт. – Тут нет никакой хитрости. Это слишком серьезный вопрос.
– Но сэр Котца сказал, что в Ишанкаре все не то, чем кажется.
– Не в этом случае, – отрезал хет Хоофт.
Он не повысил голос ни на полтона, но Тайра ясно поняла, что спорить дальше бесполезно, и разговор на эту тему окончен.
– Ну, а что еще тебе говорил сэр Котца? – спросил Йен после небольшой паузы.
– Сказал, что вы расскажете мне о самом страшном некромантском проклятье.
’Т Хоофт снова удивленно поднял бровь.
– Чтоб ты жил вечно, – сказал он.
– То есть? – не поняла Тайра.
– Чтоб ты жил вечно. Самое страшное некромантское проклятье, – пояснил маг.
– Весьма забавное проклятье в сравнении с другими, которые мне приходилось слышать раньше, – ухмыльнулась Тайра.
– Это радует, – сделал вывод Йен. – Значит, некромантский юмор ты воспримешь нормально. Он у нас несколько специфичный.
– А самая главная некромантская притча, сэр?
– Господин Ректор и об этом проболтался? А тебе не рано еще это знать?
– Я не знаю, сэр. Наставник из нас двоих вы.
– Ладно, – сдался хет Хоофт. – Считай это первым уроком, Ученица. Самая главная некромантская притча вот о чем. Однажды папа вывел в песочницу своего четырехлетнего сынишку. Мальчик играл, строил из песка фигурки и ломал их, а потом снова строил. И тут папа увидел, как по бортику песочницы ползет божья коровка. Он указал на нее сыну, мальчик смотрел-смотрел, а потом взял и раздавил ее ногой. Папа подумал и, глядя довольному своим поступком сыну в глаза, сказал: «А теперь сделай, как было».
’Т Хоофт замолчал и снова внимательно посмотрел на Тайру.
– Жизнь и смерть – понятия очень хрупкие, и связаны они теснее, чем в одной только точке перехода, и никто не вправе помещать эту точку перехода туда, куда ему заблагорассудится, даже некроманты, хотя такая привилегия нам доступна. Не можешь сделать, как было до твоего вмешательства – не берись. Некромантия – это в первую очередь наука, и только потом – искусство. Поэтому контроль и дисциплина в некромантии – это фундамент, а их отсутствие – это катастрофа. Контроль и дисциплина. Вот такая непростая мораль.
– А если бы папа был некромантом, сэр, он смог бы сделать, как было?
– Конечно, нет, – ответил ’т Хоофт. – Есть понятие «критические повреждения». Иногда все решают доли секунды, а чтобы вернуть душу в тело, физическая оболочка должна быть готова ее принять. Мы не боги, мы не можем по желанию создать заново какое-либо существо. Мы можем исправить нарушения, но с критическими повреждениями никто еще работать не научился. Если кого-то переедет асфальтовый каток, и его душа успеет уйти в свет, то никакие некроманты и рекреаторы не помогут.
– Рекреаторы?
– Специалисты по воссозданию живых и неживых форм. Так что не можешь сделать, как было – не начинай, – повторил хет Хоофт.
– Понятно, сэр. Думаю, мне до этого еще далеко.
– Не уверен. Сэл рассказал мне, чему он тебя учил. Половину из того, что он тебе уже выдал, тебе знать еще не положено, поэтому я предвижу некоторые трудности.
