– Кто вы по профессии? Чем занимались?
– С детства мечтал милиционером стать. Школу милиции окончил, вернулся в родные места. Служил. До звания лейтенанта милиции дослужился.
– Жена, дети есть у вас?
– Холост. Детей нет.
– Хорошо, теперь перейдем к тому, что случилось. Вы знаете, как здесь оказались?
– Да, конечно. Все считают, что я убийца.
– А вы так не считаете?
– Нет. Если бы вы видели то, что и я, вы бы не спрашивали. Это был не человек.
– Давайте разбираться по порядку. Расскажите все, что помните. А я буду спрашивать, попрошу вас пояснять непонятные моменты, договорились?
– Договорились.
– Когда все началось?
– Двадцать восьмого мая 1992-го года. В тот день Митя Колыванов нашел мальчишку. К берегу прибило лодку, а в ней был ребенок. Митя взял его за руку и привел ко мне. Утро было, но не раннее, одиннадцатый час. Я сидел за письменным столом, писал отчет. Поднял голову и увидел мальчика. Колыванов всю жизнь заикался, понять его иногда трудно, особенно если он волнуется. Или выпьет сильно. Но тогда говорил очень внятно, и в первый момент меня это даже больше удивило, чем рассказ про лодку.
– Что сказал Колыванов?
– Я же говорю, важно не то, что сказал, чего там скажешь? Он ничего не знал. Важно, как. Он говорил про мальчика, как будто это был его сын, пропавший много лет назад, которого он внезапно обрел. У него только что слез на глазах не было. Все восторгался, что мальчик чудо как красив. И это была правда. Лицо тонкое, будто нарисованное. И кожа прямо светится. Волосы светлые, до плеч. Вьются, как у херувима. Глаза огромные, печальные, как на старинных иконах в церкви. Я сам неверующий… был, но в церкви бывал, видел. Потом мальчик улыбнулся, и у меня на душе светло стало. В нем была невинность, чистота, и от этого ты чувствовал радость.
– Вы задавали мальчику вопросы?
– Конечно. Откуда он взялся, как попал в лодку, кто его родители? На вид ребенку было лет шесть или около того, он должен отлично говорить. Только мальчик молчал. Иногда улыбался, но не говорил ни слова. Я хотел оставить его в кабинете и пойти поспрашивать у людей, не видел ли кто чего, не знает ли, чей это сын, но потом решил взять мальчика с собой. Вот мы и пошли. Конечно, мальчик не из наших краев, не был он похож ни на кого из местных, но имелся шанс, что кто-то его узнает. Когда я подошел и хотел взять ребенка за руку, Колыванов напрягся, ощерился, будто я намеревался у него самое ценное в жизни отобрать. Мне показалось, он сейчас ударит меня, такая злоба промелькнула во взгляде. Говорю, Мить, в чем дело, что с тобой. Он глаза отвел, ничего, мол, нашло что-то. Но нас одних не отпустил, и вот так мы все вместе по поселку и ходили, спрашивали.
– Много ли жителей в поселке Аверьяново?
– С перестройкой поубавилось. У нас еще ничего, держались как-то, а в соседних деревнях, маленьких (вдоль реки много деревень, поселков рыбацких) – беда. Оттуда почти все перебирались в города и областные центры. Дома закрытые стояли, заколоченные, тяжело смотреть. Но, с другой стороны, рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше.
– И что же, никто из жителей поселка мальчика не узнал?
– Нет. Я еще не сказал, что накануне гроза сильная была. Ветер такой, что деревья падали, крыши с домов срывало. Хорошо еще, линии электропередач не оборвались, с электричеством перебоев не было. Была у меня мысль, что появление мальчика как-то с непогодой связано. Может, ехал или плыл куда-то с родителями, несчастье произошло, мало ли. Короче говоря, я спрашивал, но никто из наших его прежде не видел.
