Тьма внутри - страница 21

– Вы так никого и не увидели в Речном?

– В одном доме дверь была приоткрыта. Там местный пьяница жил. Многие пили, чего скрывать, большинство. Но Петюня совсем человеческий облик терял. Как его мать померла, вовсе под горку покатился, она еще держала как-то. Петюня давно не работал, до пенсии ему далеко. Кому забор подправит, кому дров наколет, ему и нальют, покормят. И просто так тоже кормили, жалели, загнется же. А ему и одной рюмахи много было в последнее время. От печени одни лохмотья, небось. Дом у него покосившийся, самый убогий. Я вошел, позвал. Вонь кругом, грязь. Я сначала подумал, мясо, что ли, оставил на солнце, оно и гниет? Запах характерный. Знал я уже, что увижу, но гнал эту мысль. Только гони или нет… Висел Петюня под потолком. Черный, страшный. Давно висел, судя по всему. Дня три уже, не меньше. Пока снимал его, вырвало несколько раз, простите за подробности. Не каждый день такое видишь. На улицу вышел, продышаться. Думаю, неужели никто не зашел, не проведал? Петюня, можно сказать, жил на улице, постоянно на виду, пропал бы – люди бы заметили. А раз не заметили, значит, некому было замечать. Меня пронзила эта мысль, голова закружилась. Но как такому поверишь? Я – в соседний дом. Барабаню, кричу. Не открывают. Выбил дверь, вошел. Так и есть. Хозяйка на кровати, хозяин на полу. Мертвые. Кровищи кругом! Скорее всего, муж жену зарубил топором, на кровать уложил, сам себе горло перерезал. Каково, а? Случилось это зверство, похоже, примерно тогда, когда и Петюня себя порешил. Я, помню, бегал по деревне, как ненормальный. Кричал, звал, стучал в двери. Никто не вышел, не отозвался. У меня и сомнений не было, что все в деревне мертвые.

Разговор ненадолго прерывается. Закадровый голос сообщает, что в Речном было обнаружено семнадцать тел. Шестнадцать – с признаками насильственной смерти. В десяти случаях – самоубийства, преимущественно через повешение. В остальных случаях один член семьи убивал другого или других, прежде чем совершить суицид. Причиной смерти одного мужчины стал инфаркт миокарда. Дома, чаще всего, были заперты изнутри. Посмертных записок нет. Возле берега, в воде, в ходе следственных действий обнаружено еще шесть тел. Тринадцать человек пропали без вести, местонахождение их на момент данной записи не установлено.

– Почему вы, обнаружив трупы, не поехали немедленно в районный центр, не попытались вызвать подмогу? Почему отправились в Аверьяново?

– Потому что он мне все рассказал.

– Кто?

– Я услышал голос. Кто-то кричал, мне показалось, звал меня. Думал, померещилось. Но все так и было. Я стоял возле дома Максимовых. Пожилые люди, на пенсии. Жена учительницей работала, муж электрик был. Вот он и звал. Иван Никитич. Я помчался к ним. Дверь закрыта, вышибить не смог, в окно пролез. Ивана Никитича в подвале обнаружил. Он ослеп. Глаза себе выцарапал, уж не знаю, как сумел решиться на такое. Хотел его вытащить, старик ни в какую. Умом тронулся: прикоснусь к нему – он в крик. Волком воет, вырывается. Я после спрашивал, сказали, Иван Никитич умер, сердце не выдержало.

– Вам удалось узнать, что произошло в деревне?

– Кое-как успокоил Ивана Никитича, у него просветление наступило. Несколько минут, не больше. Он меня узнал по голосу, прежде чем опять в буйство впал. Сказал, четыре дня назад у них мальчик появился. С реки пришел. Чей, кто, откуда – никто не знал. Красивый, как картинка, беленький. Ни слова не говорил. Вся деревня словно завороженная сделалась. Люди не отходили от него, ангелом чистым звали. Только это, сказал Максимов, не ангел никакой, а оборотень. Бес в обличье невинного ребенка, нежить речная. Меньше чем за два дня всю деревню извел, подчистую. Ну это я и сам видел. Началось с животных. При приближении оборотня собаки с цепей рвались, кошки шипели и царапались. Люди не чувствовали беды, а животные – они другие. Некоторые убежали, до сих пор, наверное, бродят в лесу. Другие передохли. Куры, коровы, козы – никого не осталось. Утром хозяева проснулись, а всюду трупы. В другое время плач бы стоял, беда немыслимая, но всем было все равно. За мальчиком, как привязанные, ходили, касались его, ждали, кому он улыбнется. На хозяйство плевать, на родных, лишь бы «ангел» рядом был. Внушал он им безусловную любовь. Никакого страха у людей не было, только обожание и ревность, если он чуть дольше на другого посмотрит. А он не просто смотрел – внушал плохие, смертоносные мысли. Заставлял идти на смерть, убивать близких. И радоваться, и думать, что это благое дело. Я спросил, не знает ли Иван Никитич, как в Еремеевке дела, он ответил, там все то же. Съездил, говорит, туда в первый же день, как животные погибли. Максимов почувствовал, что оборотень будто бы щупальцами к нему в голову лезет. В Еремеевке у него брат жил. Но не застал Иван Никитич никого живого, была деревня – стало кладбище. Догадался он, кто деревни одну за другой выкашивает. Понял, что не остановится нежить! Бросился назад, хотел рассказать все, предостеречь, но не успел. Жена его, как я понял, утопилась. Когда Иван Никитич вспомнил об этом в разговоре со мной, у него опять помутнение случилось, больше я ничего от старика не добился. Собственно, мне и без того все ясно было. Глаза он себе выковырял, чтобы не смотреть на оборотня. Чтобы тот на него не влиял. Так и спасся. Только это разве спасение?