«Надо действовать, вызвать скорую! – уговаривала она себя, как ребенка. – Посмотри, что с ним! Ну же, трусиха!» Лада судорожно вцепилась в ободранный, шершавый подоконник, медленно наклонилась, преодолевая головокружение, глянула и… ничего не могла понять. Круглая клумба в черной раскисшей грязи, островки серого колючего снега. Щуплая, карикатурная, вымазанная в грязи фигурка, цепляясь за низенькую оградку, пыталась встать.
– Жив! Жив!
Не отрывая от него глаз, она по мобильному вызвала скорую.
Медленно, шатаясь, как старуха, Лада спустилась по лестнице и встала рядом с ним, не решаясь заговорить. Твердила себе, как заклинание: «Я его люблю!» Но верилось с трудом; что-то главное перегорело, прошло.
То ли скорая приехала мгновенно, то ли она потеряла счет времени?
Белые халаты, рыжие чемоданчики, запах лекарств… Беглый осмотр, затем обследование в «травме». Ничего, кроме ушибов и синяков. Но впереди – психушка.
– Ну и ну! – возмущалась Лада. – А как же права человека?!
А врачи ей:
– Опасен для себя и окружающих!
Это же надо так сказать! Буквоеды, бюрократы! Она повернулась к Алексу за поддержкой и осеклась. Он, замерев в странной позе, разговаривал сам с собой…
И Лада сдалась. Пусть увозят.
Навалилась страшная усталость. Спать, спать! С трудом добралась до дома…
Встреча с лечащим врачом на следующий день: с двух до четырех. Лада долго плелась вдоль высокой серой стены. На душе было тревожно, муторно, будто предстоит черту переступить, а за ней – разлука и что-то еще запредельно страшное. Шла, словно в тюрьму.
«Ну и козел этот Алекс! Столько лет водил за нос, а оказывается, и не злодей вовсе – просто псих», – думала Лада, подходя к проходной. Охрана придирчиво проверила документы. И наконец, пропустила.
Добро пожаловать в дурдом!
…Огромная, ухоженная территория, чистые, несмотря на весеннюю слякоть, дорожки, что вели к нежно-розовым зданиям корпусов. По бокам круглые, почти как на Арбате, фонари. Навстречу ей прошла группа в одинаковой одежде, с лопатами и метлами, прямо как семь гномов-рудокопов. Сказочное, игрушечное благообразие настораживало.
Люди приближались. Лада вгляделась и вздрогнула: одинаковые мертвые лица.
Лада глотнула подступивший к горлу ком и вошла в светло-зеленый коридор, словно в клетку к дракону. Всё та же неживая чистота, ряд горшков с пластмассовой зеленью вдоль стен, как колючая проволока.
Остановилась перед табличкой: «Лугов Валерий Юрьевич, врач-психиатр».
Разглядывала длинненькие листочки бутафорской пальмы. Ни пылинки! Чувствовала себя маленькой, слабой и одинокой в этом дистиллированном помещении. Коснулась ручки влажными пальцами, пытаясь настроиться на разговор. Представила себе старика с остренькой седой бородкой, в круглых очках и с бегающим взглядом.
Лада робко постучала, приоткрывая дверь. Протиснулась в кабинет.
– Здравствуйте! Валерий Юрьевич?
– Да. Присаживайтесь! – На нее смотрел парень богатырского сложения, с коротко стриженными черными волосами. Простое открытое лицо, умный спокойный взгляд, слегка вопросительная, дружелюбная улыбка…
Глава 4
Оплошность
1952 год. Нигде ни кусочка, ни самого завалящего обрывочка тени. Лёвка поспешил вылезти из нагретого, как духовка, автомобиля, пока окончательно не изжарился. Под ненасытным июньским солнцем, казалось, плавились серые глянцевые бока «Победы»; даже его собственное отражение дрожало, будто подтекающий пломбир.
