Токсичная книга - страница 29

И всегда тысячи вопросов возникают к тому, кто выдаёт в этот мир что-то своё. Зачем? Почему именно так? Но иногда идеи выбирают людей, а не человек выбирает идеи. Иногда мы становимся всего лишь самым удобным сосудом для вливания новой крови в общий кисель человечества. Особенно часто это случается с людьми, которые через собственные практики выходят на перекрёстки Бога и ловят там ту попутную машину до станции Конечной Истины, которая кажется им наиболее удобной и наиболее подходящей. И пусть все теории стоят одна другой – просто нельзя бояться выражать своё мнение, каким бы острым оно не было и как бы сильно не резало мозг, руки и глаза окружающих. И именно в таком – окровавлено-огорошенном состоянии большинство людей только и может принять для себя очередную грань жизни, а попросту говоря – новое мнение, с которым можно быть тысячу раз несогласным, но которое просто невозможно игнорировать в силу убежденности сумасшедшего, с демонической уверенностью несущего свою чисто теоретическую чушь. И Уверенность, как вы понимаете, брала не меньше городов, чем самая отважная Смелость.

И вот восемнадцатилетний монах уже избегает церковных разбирательств, как уж он проскальзывает через тонкое горлышко кувшина для молока. Все свои измышления Бруно выражает в литературной форме – к 28-ми годам он уже выпустит несколько произведений, среди которых «IL Candelajo» и «Ноев Ковчег» – вещи уже не просто богохульные, но в целом «отрицающие». Это произведения о невеждах и религиозных глупцах, откровенных фетишистах. И жанр комедии, в то время зацензуренный рамками и перегруженный клише – лучшее и самое безопасное, что мог использовать мыслитель того времени. Вы хотя бы вспомните «Гаргантюа и Пантагрюэля» чудесного проказника Рабле, умершего, кстати, не так уж и давно – в апреле 1553-го.

Но если бы всё заканчивалось только комедиями… Став монахом, Бруно отказывается быть христианином. Да-да, именно так – многим из вас это будет сложно понять, но именно для этого мы с вами здесь и собрались – для того, чтобы расширять границы и снимать печати из сургуча с самых проверенных проб искристого кровавого вина…

И чем дальше мы погружаемся в сегодняшнюю запутанную историю, тем более неожиданные повороты приобретает наше повествование. И все «официальные» версии смерти Бруно, как могут поручиться многие именитые историки, слишком странны и нелепы. Но рано ещё совершать перескок во время, которое так или иначе наступит. Или сегодня никто не умрёт? И каждый раз заглядывая за ширму прошлого, сложно не согласиться с заявлением о том, что всё прописанное в плане бытия просто реализуется нами, как реализует очередной хитрый рисунок вышивки мастер, сличающий получающийся у него результат со схемой.

Однако вернёмся непосредственно в то время, когда наш герой уже прощается со своим первым пристанищем и отправляется в Рим. На дворе 1576 год. В это время в Неаполе на него уже смотрели косо – молодой монах подозревался в злоупотреблении запрещённой литературой того времени, теми книгами, которые опровергают бесспорность догм христианства и следуют несколько дальше, руководствуясь собственными логическими переосмыслениями. Однако до прямого противодействия дело ещё не дошло. Бруно, производивший самое оригинальное впечатление на всех своих собеседников, вскоре начал понимать, что бравировать информацией, которая разрасталась в его голове, отпочковывая одну идею от другой, нужно более обдуманно. Его последний разговор с Монтальчино из Ломбардии привёл к спору о христианстве и схоластике, который вышел за пределы диалога и дошёл до ушей уже не начальника послушников, а самого отца-надзирателя, который в своих суждениях и решениях был куда менее мягок, чем его уполномоченный коллега. Да и Бруно, как полноценному священнику, было бы намного сложнее отвертеться от предъявленных обвинений в свободомыслии и ереси. Именно поэтому Джордано, компрометирующая информация на которого скапливалась как снежный ком, скатывающийся с горы, бежал от неизбежного будущего в Рим, из которого судьба открыла ему путь в Европу, скорее не как философу, но как творцу с новой точкой взгляда на привычные вещи. Настолько новой, что даже свои идеи Бруно воплощал скорее в литературные произведения, нежели в грубые формулы-доказательства своей правоты. Основой для этих будущих произведений, если сильно утрировать, станет синтез литературной формы используемой Луллием с учением Коперника, которое стало скорее не основой, но подспорьем в процессе возведения собственных догм.