Тони - страница 11



. Надо проснуться и полежать с ясной, хоть и сбитой с толку, головой. И снова спать.

Но сегодня было как-то не так. Сегодня она вдруг поняла, что надо встать. Ну не лежалось ей, как было до этого. Как только она встала с постели, невесть откуда появилась истовая уверенность, что надо к окну. Она даже не испугалась. Не вдумываясь особо, настолько ярким и естественным было это побуждение, она подошла к окну. Но тут на нее просто нахлынула волна какого-то безотчетного тревожного дискомфорта, почти тоски какой-то. Не то окно! Не так к окну! Тогда она, растерявшись, прошла в кухню. И сразу же отлегло, отпустило. Она успокоилась.

Звук мелодии Тони тоже был сегодня туманным. Еще мягче, чуть глуше. Как будто она не плыла, не летела, а медленно струилась, то выбираясь, то вновь теряясь в складках туманного полога. Мелодия этой ночи никуда не стремилась, она оставалась здесь, с ними. Это было для него так странно – понимать, чувствовать это. Чувствовал он это или придумал? Он словно сам был в этом тумане, тягучем и неподвижном, словно навсегда застрял в этой водяной взвеси. Мелодия гипнотизировала и Тони. Он играл долго. Дольше, чем когда-либо раньше. Но вот с крыши соседнего дома снова съехал снежный ком. Тони вздрогнул, и соломинка оборвала последний звук. Мелодия замерла на полуслове, оставив после себя многоточие. Енот встряхнулся, словно сбрасывая оцепенение, этот мглистый морок. А может быть, это проходит через него, подумал он? Через Тони. Сквозь. И он это просто выпускает. Тогда он и сам не знает, как именно будет звучать мелодия сегодня. Невероятно. Тогда Тони не сочинитель. Тогда Тони – исполнитель. Исполнитель того, что не было им придумано.

Постояв немного, она словно очнулась и пошла спать.

Туман остался в воздухе, и когда взошло солнце. Окружающая слякоть была несколько размыта и не так очевидна.

Даже вечером туман никуда не ушел. И, когда они вышли на прогулку, они шли совсем медленно, еще медленнее своей обычной неспешности, как два ежика из мультика. Они и так, в общем, прогуливались, не торопясь никуда. А тут еще и туман. Сопротивления он никакого не оказывал, но все равно.

– У природы нет плохой погоды, – улыбнувшись, поприветствовала их таким образом мама.

Тони подошел к ней и взялся лапами за сапог.

– Как наш соломенный музыкант? Что принес вам новый день?

– Ничего особенного. Света звонила.

– Света? – мама округлила глаза. – Зачем?

– Сказала, почувствовала вдруг, что должна попросить прощения. Импульс. За все, – предупреждая мамины вопросы, выдал он.

– Понятно, – скорее, себе, чем ему, сказала мама. – Так. И что? И все?

– Все. А что еще?

– А ты что?

– А я ничего. Ответно пошаркал, – мама нахмурилась. – Да все нормально. Я был корректен и тактичен. Ну, спокойнее ей так – пусть. От меня не убудет.

Мама успокоилась.

– Хорошо. Ты меня… шокировал, – всплеснула она руками.

– Да я и сам того… м-м, удивился.

– Ну да ладно. Тони? Идем?

Тони уговаривать не пришлось – он восторженно озирался по сторонам и с готовностью тут же двинулся вперед.

– Красиво, – согласилась с ним мама. – Ну, правда же?

– Да. Как на открытке. Свет растушеванный. Даже теплее кажется.

– Точно.

Тони вдруг резко оглянулся – сквозь туман к ним приближался трамвай. Енот не отрывал от него круглых, немигающих глаз. Чудо! Трамвай остановился. Двери его разъехались, открыв им сияющее нутро, и снова сомкнулись. Трамвай уплыл.