– Можно, думаю, – разрешил он.
– Свежий? – мама прищурилась.
– Так точно! Сам ел! – доложил паренек.
– Ну уж… Тоже мне показатель, – проворчала мама, но рукой махнула что-то разрешающее.
Паренек кинул из-за витрины грецкий орех, и енот ловко его поймал. Паренек рассмеялся, а Тони стал с интересом обнюхивать подарок, то и дело бросая на них на всех довольные взгляды.
В булочную зашел еще покупатель. Мельком взглянув на енота, он возмутился:
– Написано же! С собаками нельзя! Что за безобразие?!
– Это енот! – сурово перебил его паренек.
Покупатель резво отскочил к стене и остался стоять там, не смея выйти в дверь, рядом с которой Тони пробовал на зуб грецкий орех.
Вечером, уже перед сном, он достал себе дополнительный плед, и они улеглись. И, как ни странно, уснул он быстро.
А проснулся от того, что раскрылся и замерз. Видимо, окно уже было открыто. Он завернулся в плед и прошел в кухню.
Енот сидел на подоконнике и вертел в лапах свою соломинку для воды. Вертел, вертел, а потом стал в нее дуть. Подует, повертит. Повертит, подует. Получался какой-то шепелявый присвист. С улицы доносились ночные звуки – шумел ветер, проезжали нечастые машины, хлопнула где-то дверь. Енота было почти не слышно. Какое-то время. Но вот он как будто настроился, половчее перехватил соломинку лапами и… заиграл. Окружающий ночной уличный шум как будто вдруг пропал. И ему стало слышно. Звуки из соломинки были тихие-тихие. Енот больше не раскачивался, не переминался с лапы на лапу. Звуки раздавались приглушенные, это определенно была мелодия. Странная мелодия, льющаяся легко и неторопливо. Он не слышал таких еще.
Его ноги должны были совсем застыть на полу. Но он не обращал внимания. Он слушал мелодию Тони, замерев на пороге.
Енот играл недолго. Когда мелодия стихла, звуки улицы вернулись, словно их отпустило. Тони зашевелился, снова стал перетаптываться, попятился на стол и потянулся к ручке окна. Он тихо и осторожно вернулся в постель. Лежа, почти не дыша, он слышал, как енот вернулся и вскоре мерно засопел на своем одеялке. А он не спал. В голове и звучала, и одновременно ускользала непойманная им мелодия.
А еще он вдруг понял, что тугой обруч, сдавивший голову еще вечером, ослаб. Он лежал, осторожно прислушиваясь. Через некоторое время обруч и вовсе пропал. Совершенно выбитый из колеи, он уснул. И спал до утра, больше не просыпаясь.
– Тони, а мы расскажем об этом маме? – спросил он утром, ставя перед енотом молоко и поглядывая на соломинку в литровой кружке енотовой воды.
Тони совершенно умиротворенно кивнул. Он явно не думал делать никаких тайн из своих ночных бдений.
– А днем ты так можешь? – задал он еще вопрос.
Тони отрицательно помотал головой, лучась тем же благодушием, словно и этот факт его исключительно радовал.
– Угу. Мелодия. Из питьевой соломинки, – мама скептически смотрела то на него, то на енота.
– Да я представляю, как это звучит, – кивнул он. – И тем не менее.
– Ну хорошо, – мама подумала. – А днем он может?
– Нет. Я спрашивал, – он посмотрел на енота и добавил. – И еще с тех пор у меня не болит голова.
– А может, тебе приснилось? – участливо предположила мама.
– Не думаю. Хотя утверждать, конечно, не могу.
– Тони, это правда? – спросила мама.
Енот радостно кивнул и пошел вперед. А мама вдруг вспомнила:
– А я сегодня ведь утром встала не так, как обычно… Легко.
– Ну, может… – он подумал, – может, от открытого окна?
