– К семидесяти семи чертовым бабушкам в преисподнюю это достижение современной мебельной индустрии! – прошипел Слоувей.
Сайрена поморгала, сгоняя сонную пелену с голубых полных раскаяния и сочувствия глаз.
– Хельмут хотел как лучше… – почти беззвучно прошептала она.
– Я знаю, – вздохнул Слоувей, со стоном сдвигаясь в сторону.
– Тот торговец был так убедителен… – предалась воспоминаниям жена, уткнувшись носом в его плечо. – Вы забудете о болях в спине, говорил он. Вы будете спать как на облаке, обещал он…
– Пока я забыл о сне и лишь робко надеюсь, что очередной приступ боли не отправит меня на облака раньше времени, – проворчал детектив, поворачиваясь на бок и целуя жену в лоб.
Матрас отвратительно и насмешливо хрустнул.
– Хельмут хотел сделать нам полезный подарок, – продолжала оправдываться Сайрена. – Он хотел проявить заботу…
– Поверь, я это ценю, – попробовал успокоить ее Слоувей. – Ты воспитала отличного парня. Внимательного, заботливого, но...
«Бздын-н-нь!» – перебил его матрас, выпрямляя еще пару пружин, в этот раз, судя по вздрагиванию Сайрены, на ее половине.
– …но завтра же мы выдворим подаренного им монстра из нашей спальни! – решительно завершила фразу мужа Сайрена.
– Кхм… – поперхнулся детектив, не ожидавший столь быстрой победы. – Ты уверена? Твой сын не обидится, увидев такое пренебрежение к его подарку? Он ведь приедет со дня на день…
– Если он скажет хоть слово в защиту этого пыточного инструмента, я велю переместить этот матрас в его комнату! – решительно заявила Сайрена и хлопнула сухоньким кулачком по тревожно затаившемуся предмету их обсуждения.
– Но кровать в комнате Хельмута раза в два уже, чем наша, – робко напомнил Слоувей жене.
– Тем хуже для него, – отмахнулась Сайрена. – Тем более я надеюсь, что он будет достаточно деликатен и осмотрителен, чтобы избежать этой участи.
– Уверен, так и будет, – поддержал ее детектив, мысленно пообещав себе, что при первой же возможности отзовет пасынка в сторонку и попробует как можно деликатнее прояснить ситуацию. – Повторю, ты воспитала отличного парня! Я до сих пор благодарен ему за те полторы недели, что мы гостили у него зимой. Он сделал все, чтобы мы прекрасно провели время в столице. Выставки, рестораны, музеи, парки… Жаль, что мы вряд ли сможем отплатить ему той же монетой. Я даже не уверен, что смогу встретить его на вокзале… Эта чертова работа!..
А работы не переводилось. Ее могло бы быть и поменьше, если бы в городе и, увы, прямо по соседству не жила одна замечательная рыжеволосая шутница, семьдесят семь чертовых бабушек ей в печенку! И, словно этого было мало, Лисси нашла себе в помощники еще одного такого же «шутника». Теперь Слоувей шел каждый день на работу в состоянии неприятного ожидания, какую еще жалобу ему подадут жители города. Ожидание это скрашивалось предвкушением сюрприза, ведь Лисси и Дик никогда не повторялись и подходили к своим затеям с полной серьезностью и ответственностью.
Взять хотя бы «Дело оживших фонарей», когда город на несколько суток погрузился в темноту в самом прямом смысле этого слова. Фонарщик, которого с трудом выловили в пригородном трактире, заливаясь слезами, поведал, что больше не может зажигать фонари. На резонный вопрос, какого черта, он ответил шепотом и оглядываясь, что «не может больше запирать феечек в лампы». Кого? Каких, к шуту, феечек? Таких маленьких, хорошеньких, с крылышками. Он раньше не знал и не видел, а теперь разглядел. Они сидят там, внутри плафонов, и плачут. И умоляют фонарщика больше не запирать их в стеклянную ловушку. Что за?.. Сначала Слоувей был склонен винить в происшествии горячительное, к которому питал нежную любовь фонарщик. Но тот так божился и клялся, что детектив счел нужным произвести следственный эксперимент. И что? Действительно сидят там. Феечки. И показывают ему, детективу Слоувею, неприличный жест.
