– Да-а-а! – изумлённо протянул он вслух. И тут же, идиотски улыбаясь, пропел: – Дожить бы, добыть бы, до свадьбы, женитьбы!
Только в груди вдруг что-то знакомое заныло, затревожилось:
«А как же твоя безграничная свобода, верный пёс»?
3
Весь вечер Хлыстов метался, не находя себе места. Здравомыслие покинуло парня. Мышление вскипело. Бурлило подсознание. Клокотало воображение. Она – дар небес? подарок судьбы? его невероятный шанс? Внутренний мир Григория, несмотря на все его метания, мечты и желания, доселе всё ещё пребывал, как девственно-нетронутый воздушный шарик: в сморщенном, смятом, скрученном состоянии. Теперь же мир рывком расширился, будто его наполнили летучим газом. И вот он весь, всей своей телесной оболочкой, напрягся до нестерпимости – вот-вот лопнет! Бред! Наваждение! Никогда не испытывал ничего подобного. Словно встреча с цыганкой – околдовала, заворожила… Как же так! Он же певец свободы, а тут… Из памяти выпрыгнул образ «заворожённой курицы»: Подолица, маленький дворик у крохотной хатки, простая лавочка, сколоченная из двух брёвнышек и доски, на доске недвижимо лежит курица, голова её с алым гребнем и слегка изогнутым жёлтым клювом запрокинута навзничь, а глаза, полуприкрытые плёнкой, устремлены куда-то ввысь или внутрь… Он тогда любил укладывать таким образом кур и наблюдать за их зачарованной неподвижностью, исследовать их гипнотическое состояние. И что же? Теперь он – такая курица? Замер в восхищении, в гипнозе, с возведёнными горе очами? «Да-да, так и есть, именно, ты – зачарованная курица!» – отвечала ему медовая сладость, растекающаяся нежным ожогом по всему телу…
Что есть влюблённость? Можно влюбиться в игрушку. Можно влюбиться в сказочника. А можно влюбиться во взгляд. Что же в этом есть общего? Что магнитом тянет к объекту влюблённости? Скорее всего, неизбытая инфантильность. Всякое малое дитя бежит следом за кормилицей, чувствуя всепоглощающую потребность в жизнетворной связи, такой ласковой, такой отзывчивой. Главное, ожидание безоглядно-щедрого внимания, жажда душевной чуткости, вот что это! Она обязательно ответит! Она усладит!
На следующий день, вновь в корне презрев школьную суету, Хлыстов нарисовался всё в том же парке, всё на той же скамейке. Он ждёт. Шквал новых ощущений, чувств, фантазий захватывает всё его существо, достигает кульминации. Сердце колотится так, словно это не сердце, а колёса летящего скорого поезда. Вот они бешено бьются о стальные рельсы, вот вдруг со свистом жёстко тормозят, жестоко скрипя, останавливаются, замирая в упоительной раскалённости… В теле его обнаружились радостные пчёлы, которые зудят, роятся, сгущаются в жаждущие нектара комки, особенно плотно в области сердца и нижней части живота. В это же время мозг вытаскивает из памяти, вычисляет из литературных образов, рисует незнакомку в самых невероятных красках… Её необычайный облик – взгляд, голос, идеальных пропорций профиль, благородная бледность щёк, утончённая грациозность, поэзия жеста – весь этот моментальный снимок очарования, мелькнувший на какой-то миг, впился в его подсознание, как голодный шершень. И сосёт, сосёт юную кровь, жжением и болью возбуждая воображение…
А вокруг сияет бабье лето. Высокие липы и клёны поют печальные романсы, едва шелестя жёлто-рубиново-огневой листвой. Солнечные лучи убаюкивают их грусть, нежно скользят сквозь усыхающие кроны, ласково гладят ветви тёплыми бликами, отсветами, сияниями… Ароматы осени кружат голову. Тишайший ветерок порой чуть коснётся вершин и тотчас замирает, словно боясь побеспокоить их печаль и покой…
