– Я не знаю, чего хочу, – ответила почти честно и почувствовала себя Атлантом, что держит на плечах небесный свод.
Я устала. Измучилась. Не знала, какой шаг сделать следующим.
Я слишком долго была одна. У меня нет плана, как жить дальше. Я даже Осю не смогла поймать. Зато на полном ходу врезалась в Ланского. Или он в меня, что не играло никакой роли сейчас.
– Тогда спать, – произнёс Аль обычным голосом.
Я слышала, как шуршат его джинсы. Пока я старательно отводила глаза в сторону, он натянул штаны обратно.
– Выбирай любую комнату. Какая приглянется, – ведёт он меня по коридору. – Кое-где нет мебели. Я здесь недавно. Во второй половине – ремонт.
Весь этаж его, как и в той, столичной студии. Здесь по-другому, конечно, но я чувствую в этих стенах его дух. Умом понимаю: этого не может быть, а на уровне инстинктов – так и есть: где бы он ни появился, всюду будет жить воздух, что впитывает в себя индивидуальность этого мужчины.
– Мне всё равно, – толкаю первую попавшуюся дверь и попадаю в подобие кабинета. Аль включает свет.
Здесь стол с лампой, стеллажи с книгами. Старый диван с потёртыми боковинами. Большой кожаный монстр из прошлого столетия. На стенах – декоративная штукатурка стального цвета и картины в массивных рамах. Это не шедевры Ланского. Что-то чужое, наверное, осталось от тех, кто здесь когда-то жил.
– Я принесу постель, – Альберт не возражает, уходит, оставив меня наедине с тишиной, тяжёлыми портьерами, что наглухо закрывают окно, и пока его нет, я одёргиваю шторы и распахиваю створки.
Сентябрь нынче тёплый, однако ночью становится прохладно, и я остужаю лицо под напором ветра, что врывается в комнату.
– Лада, как маленькая, – сердится Аль и закрывает окно. – Заболеешь же. Волосы влажные, халат на голое тело.
Рассмотрел. Да что это я? Всё очевидно.
Он стелет простынь, взбивает подушку, поправляет одеяло. Это, наверное, должно смотреться смешно или карикатурно: красивый мужик модельной внешности стелет постель как какая-то горничная; на самом деле, он всё делает гармонично и естественно, будто ничем другим в жизни не занимался.
Берт из прошлого ни за что бы не стал этого делать.
«Я не девчонка!» – непримиримо огрызался он, как только кто-то имел неосторожность усомниться в его мужественности или предложил сделать «женскую» работу. Видимо, прошло. Больше он не мается комплексами.
Другой. Мужчина. Не мой Берт. Не тот человек, которого я помню.
И всё же это он: до боли знакомый, до каждой чёрточки когда-то был мой. Что есть сейчас – не понять, а расспрашивать страшно. Когда дело касается Ланского, я б предпочла иллюзии и воспоминания, с которыми никогда не захочу расстаться.
– Ночная рубашка, – суёт он мне в руки допотопную вещицу из хлопка.
Я смаргиваю от неожиданности и пялюсь на вещь, будто он мне змею подложил.
Такое могла бы носить моя бабушка – пошитый трапецией мешок с v-образным вырезом и «крылышками». Не кружевной пеньюар, не шёлковая паутинка выше колен, а… вот это. Хм.
Не знаю, какой бес в меня вселился, но когда рядом Ланской, всё время так и подмывает сделать какую-нибудь глупость, совершить безумство. Смутить его, как когда-то. Чтобы покраснел, потупил глаза, отвернулся, отчаянно желая обратного – пялиться и сглатывать шумно, потому что у него в горле пересохло.
Я кинула ночнушку на спинку стула и, развязав пояс, спустила халат с плеч. Он мягким облаком упал к моим ногам.
