Я художник. Я умею видеть сквозь одежду. Тем более, что когда-то любовался этим телом – обнажённым, гибким, красивым.
Ни одна девушка после неё не казалась совершенной. Лада для меня – некий эталон. Может, потому что была первой и осталась единственной в сердце.
Я разогреваю в микроволновке еду – здесь она есть. Из ресторана, не заморачиваясь. Так проще, а я не люблю готовить. Мне б кухарку какую-нибудь нанять, но сейчас все лишние, пока мы с Ладой наедине. Никто не нужен, кроме неё. А особенно, когда она куда-то влипла. Что это так, я не сомневался ни секунды.
Я бы мог всё выведать и без неё. Во-первых, не успел, во-вторых, предпочёл бы, чтобы Лада сама рассказала, что у неё приключилось.
Она выходит из душа, шлёпает босыми ногами по паркету. Усаживается на стул и подтягивает широкие рукава. Я ставлю перед ней тарелку. Лада жадно втягивает воздух, принюхиваясь, а затем, вместо того, чтобы есть, начинает плакать.
– Это же не совпадение, Берт? Ты помнишь? Ты специально, да? – заливается Ладка слезами.
Я сжимаю её запястье. Вкладываю в ладонь вилку.
– Ешь давай, – пытаюсь изобразить лёгкость и небрежную улыбку. Не знаю, как у меня получается. По ощущениям – не очень. – С чего бы мне забывать? Молод, красив, при уме. Ты ж не решила, Бакунина, что за какой-то десяток лет у меня усохли мозги?
Она набирает побольше воздуха в лёгкие, пытаясь успокоиться. Я протягиваю ей салфетку.
– Можешь звать меня Аль, – смотрю я ей в глаза. – Мальчик Берт остался где-то там, в прошлом.
Она хмыкает. Так-то лучше.
– А теперь мальчик внезапно вынырнул и пытается показать, как он крут.
– Я не пытаюсь, – вытираю ей щёки и нос сам, – тебе придётся принять меня, как есть, Лада. Хорошего. Плохого. Разного. Иногда это полезно: посмотреть на человека другими глазами.
Она не возражает. Я вижу, как её пальцы сжимают вилку. Было бы забавно, если б она на меня кинулась сейчас, но Ладка использует вилку по прямому назначению: втыкает её в стейк с такой силой, будто перед ней не красная рыба, а жёсткая подошва от зимнего сапога.
Она ест красиво и в то же время жадно. Сколько она не ела?
– А ты? – спрашивает меня, утолив первый голод. Ловит меня на горячем. Мне сложно оторвать от неё взгляд.
– Да, конечно, – ставлю вторую тарелку на стол и сажусь напротив. Лучше держаться подальше. Так легче себя контролировать.
– А теперь расскажи, Аль, какого чёрта ты здесь появился?
Узнаю Ладу Бакунину. Это я должен задавать вопросы, но она решила передёрнуть затвор и прицелиться первой. Великая тактика: защититься, нападая.
– Я уже ответил тебе на этот вопрос, но, видимо, ты либо не хочешь мне верить, либо не сочла нужным услышать.
Я наблюдаю за ней из-под ресниц. Чувствую, как невольно рождается улыбка. Не искусственно-натянутая, а настоящая.
– Я могу повторить, Лада. Ты ошиблась, когда сказала, что каждому из нас есть что терять и что никто из нас не захочет начать всё с нуля. Ты забыла: я ветер. Мне везде комфортно. Для ветра нет преград и расстояний. Он живёт там, где ему нравится. Здесь отличная атмосфера для творчества, а у меня есть всё, что нужно: студия, руки, голова, ум, деньги. Всё остальное – тьфу. Антураж. Я всего лишь сменил один город на другой и приживусь здесь, как сорняк. Для меня твои слова – вызов. Я его принял.
– Ну вот и прекрасно, – складывает она руки на груди и смотрит на меня синими глазищами. Остро и почти неприязненно. – Живи, ветер, дуй, куда тебе приспичит. Я-то тебе зачем, Аль?
