Иван пытался вспомнить, в каком направлении наши. И вдруг понял, что чудовищно замёрз! Пулемёт у ног – значит, ползти надо назад. От пулемёта. Ползти? А как встать без помощи рук и не используя пресс? Иван думал. Левая рука измочалена двумя пулями, правая – одной, но справа осколки в боку. Иван прислушался к себе: какая из ран болит сильнее? Один чёрт! Надо пробовать!
Он попытался перевернуться на левый бок, вышло это с трудом. Ивана прилично присыпало землёй от разрывов. Больно! Иван закусил губу, стараясь утопить перебитую левую руку поглубже в рыхлый песок, сучил ногами, пробовал прижать колени к груди. Стылая спина не гнулась. В глазах темно. Он дождался, пока боль утихнет, пока вернётся способность соображать. Нет, это не в глазах темно – это вечерние сумерки. Через несколько минут Иван упёрся лбом в землю, перевернулся и подсунул левое колено под себя, поставил ногу на стопу и… толчком встал, балансируя, стараясь распределить боль в животе на обе ноги. Кровотечение возобновилось. Кровь потекла по бёдрам в берцы. Надо поспешить. Иван оглянулся, увидел опорник хохлов. Первый, захваченный утром. Искорёженные снарядами траншеи. Наши – дальше. «До моего НП метров сто двадцать. Не дойду!» Он шагнул и пошёл, слабея с каждым шагом. Девять шагов! Испарина на лбу, которую не утереть.
– Стой, кто идёт!
Иван завертел головой: откуда кричат? Крик на русском без акцента. Свои?
– Стой, стрелять буду!
Иван прохрипел в сторону темнеющего входа в блиндаж. Два наката брёвен поперёк траншеи, вот и весь блиндаж. Слова не шли из пересохшего рта. Иван сипло выдохнул и прошептал:
– С-с-свои-и-и…
– Кто свои? Позывной?
– Саноса, ты?
– Ваня? Живой!
Иван, подавшись вперёд, чуть не упал в окоп:
– Да!
Споткнулся о тело убитого. В вечерней тени не понять, наш или украинец, но падать нельзя! И Иван устоял. Обошёл покойника.
– Иван! Ты сам как-нибудь, а? – попросил Заноза.
Иван не ответил. Лицо оператора антидронового ружья белело в темноте блиндажа.
– Мы раненые тут все, неходячие, – сказал Заноза.
Вход в блиндаж загораживали два мертвеца, сложенных друг на друга.
– Обезбол есть? – шёпотом спросил Иван, переступая через убитых, и оказался внутри.
Три пары обутых в берцы ног торчали из темноты, шевелились. Живы! Заноза сидел у входа, привалившись спиной к бревенчатой стенке. Обе его ноги выше колен были перехвачены жгутами, бинты поверх штанов почернели от крови. Бледный, как смерть, Заноза баюкал автомат:
– Нету!
– Найди обезбол в моей аптечке. Я не могу, – попросил Иван, усаживаясь поудобнее.
Ноги опять тяжёлые. Иван закрыл глаза. Почувствовал копошение у себя на поясе: Заноза рылся в аптечке Ивана. Потом в бедро впился шприц.
– Ты, если можешь идти, уходи, – в словах Занозы прозвучала неясная горечь.
– Не дойду.
– Если у тебя только руки, дойдёшь.
– У меня живот, – Иван обнаружил, что сидит в луже собственной крови.
– Мы хохлов ждём, – хриплый незнакомый голос из темноты.
Иван присмотрелся. На Занозе не было бронежилета. А в левой ладони товарищ зажал гранату. Кольцо на месте.
Заноза покосился на висящие, как плети, руки Ивана:
– Когда придут, ты меня грудью накрой. Вместе подорвёмся.
– Вместе, – согласился Иван.
Он видел время на часах Занозы: выходило, что провалялся в лесу девять часов. Вот и вышел к своим. А толку? Всё равно помирать. Промедол начал действовать.
– Аляска – сука, – вспомнил командира полка ближайший раненый, – загнал нас в ловушку.
![Bo][ing Day истребить «колхозника»](/uploads/covers/fe/bo-ing-day-istrebit-kolhoznika.jpg)
