Традиционное искусство Японии эпохи Мэйдзи. Оригинальное подробное исследование и коллекция уникальных иллюстраций - страница 8

По красоте эти алтари ничуть не уступают храмам покрупнее, которые мы уже видели, и тщательность проработки художественных деталей их убранства тоже выглядит безупречной. Но мне пока что не удается постичь суть появления таких сооружений, ведь для меня остается непостижимым священное имя ни одного усопшего сёгуна. Из чистого любопытства мне следует отметить, что буквально по всей Японии я наблюдал замысловатое смешение атрибутов буддизма и синтоизма; заметим при этом, что у синтоистов принято поклонение своим героям. Ортодоксальные буддисты ничем подобным заниматься не должны. Как бы то ни было, но микадо, считающийся в синтоистской церкви воплощением самого Бога, в определенные дни на протяжении всего года проводит для своего народа службы у целого ряда буддистских алтарей. Поэтому не стоит удивляться откровенному и непоследовательному смешению обрядов в главных святилищах Японии.

На смерть высокопочитаемого японца, будь то даймё (барон), знаменитость, известный благодетель или сёгун, его возвеличивают до положения божества с присвоением имени, подобранного ему в божественном пантеоне. Такое имя, считающееся священным, запрещается произносить простым смертным. Его наносят на табличку около 90 см длиной и 1,8 м шириной, по краю украшенную роскошной гравировкой. Именно такое божественное имя на табличке помещается в алтарь, сооружаемый напротив склепа похороненного сёгуна, и хранится в нем. Такие таблички охраняются самым тщательным образом, так как у японцев существует такое поверье: самые страшные бедствия обрушатся на их страну, если кто-либо похитит или повредит такую святыню.

В тот незабываемый день, который я всегда буду считать в своей судьбе «красным днем календаря», мне открылись крайне интересные факты, удалось осознать священную архитектурную красоту японского кипариса криптомерии и прочих деревьев с конусообразной кроной, какой прежде я вообще не замечал. К тому же в качестве свидетельства свободы от предрассудков буддистов мне следует упомянуть такой случай: когда леди Паркес подала первосвященнику храма в парке Сиба прошение по поводу позволения провести службу по обряду англиканской церкви в одной из молелен, связанных с его великой святыней, разрешение она получила незамедлительно. Впоследствии в этом величайшем из буддистских храмов каждое воскресенье проходила служба по христианскому канону.

Весь день 30 декабря я посвятил встречам с официальными посетителями, согласованию интервью с нынешним директором Токийского музея мистером Матидой, обращениям к видным деятелям в Токио и закончил его совместным обедом с нашим послом сэром Гарри Паркесом. Я возвратился в свою гостиницу в Иокогаме; но даже ночью мне не дано было спокойно отдохнуть. Сморивший меня сон мгновенно улетучился от крика «Пожар!». Выглянув из двери своего номера, я увидел управляющего гостиницей, в одной ночной рубашке мечущегося в поисках пожарного насоса. В крайней спешке я оделся и обнаружил, что наша гостиница объята пламенем и огонь полыхает этажом выше как раз над моей комнатой. Сквозь огромное отверстие в плинтусе и стене было видно, что внутри помещения за перегородкой (которую настоящей стеной назвать было нельзя, так как она представляла собой каркасную конструкцию из планок с гипсовым заполнением) все пылало. Осознав опасность нашего положения, я прокричал, чтобы принесли воды, и, прежде чем японские слуги успели принести ведра, помчался в ближайшую спальню за кочергой, напугав своим появлением даму, которая только поднялась с постели. Этой кочергой я проломил стену на доступной для меня высоте и обнаружил, что все стропила пожирает пламя. К этому моменту слуги обильно поливали водой горящие деревянные конструкции, и по лестнице я вскарабкался до потолка коридора, по которому стремительно распространялся огонь, но, приложив огромные усилия, мы все-таки смогли остановить его распространение. Меня поразил тот факт, что пожарный насос привезли, когда пламя уже погасили, причем ни один постоялец гостиницы, будь то кто-то из англичан, американцев, немцев или французов, не вызвался помочь в тушении пожара. Тем временем пораженный происходящим тучный увалень – как впоследствии выяснилось, владелец гостиницы – взирал на суету своих слуг с завидным спокойствием. На следующий день я выслушал слова благодарности нескольких постояльцев гостиницы за мой вклад в тушение ночного пожара. И даже та дама, которую я очень тогда напугал своим вторжением в ее спальню, похвалила меня за разумную инициативу. Тем не менее мне сообщили, что владелец нашей гостиницы посчитал, что мне не следовало тушить пожар в его заведении, так как он застраховал его на приличную сумму.