Обойдя на всякий случай дом, он немного потоптался на крыльце, неизвестно зачем пытаясь разглядеть что-либо на горе, но, так ничего и не обнаружив, вернулся к себе. Скрипучая койка приняла его с распростертыми объятиями. Ной заложил руки за голову и уставился в потолок.
Надоедливая муха, о которой он успел позабыть, куда-то делась и не торопилась возвращаться.
Мысли, овладевшие Ноем, были сумбурные. Несмотря на, казалось бы, вполне себе логичные и внятные предположения Нины, в приключившейся истории присутствовало что-то эдакое, словно бы какая-то нестыковка, которую он не мог никак нащупать своим умом. Например, почему остальной состав не раскачивался, а только два вагона? Может, дело было в подвеске? На цистернах и товарных вагонах наверняка имелась другие рессоры, более жесткие и от этого не реагирующие на сотрясения, подобно пассажирским. А запах – он еще на этой стороне горы ощущался, вполне возможно, где-то на склоне умерло животное и на летней жаре провоняло всю округу. И касаемо звуков нашлось объяснение: все те же рессоры, наверняка шум шел от них, просто отражаясь эхом, звук приобрел столь пугающие формы. Тряпки, валявшиеся под пнем и вымоченные в чем-то – в них наверняка ребята завернули бутылку, чтобы она не разбилась. Они потом и бросили ее обратно, она раскололась, а остатки напитка пролились на куски ткани, отчего те и были влажными.
Ною удалось окончательно успокоить себя. Что касаемо поезда и исчезнувшего персонала, то, наверное, машинист или машинисты попросту не видели, что рядом за горой было жилье, и отправились в другую сторону за помощью. Вполне возможно, у них имелись проблемы со связью, а с поездом решать проблему надо было быстро – перекрытие столь крупной магистрали считалось серьезным происшествием. По крайней мере, как сегодня припоминал он, такое случалось на его памяти пару раз и тогда множество служб приложило все усилия, чтобы как можно быстрее решить вопрос. Как знать, может, помощь уже спешила и вот-вот прибудет?
Спокойствие растекалось по телу. Лишь левая нога отдавала болью, но и она, приняв удобное положение, постепенно утихла. Ной уснул.
Долго ли он спал – неизвестно. Сны преобладали тревожные, наполненные страхом, криками, глушащим шумом, вспышками. Он отмахивался руками, лягался ногами и бежал, бежал, бежал. Как можно дальше, как можно быстрее. И все никак не мог убежать: его неизменно нагонял весь ужас, оставшийся за спиной. А может, он попросту перебегал от одного кошмара к другому?
Из цепких лап наваждения его потянуло обратно. Какая-то спасительная нить, не затухающая, обвившая тело и тащившая наверх с самого дна. Ной сначала ощутил свои руки и ноги, которые хаотично перебирали по кровати, ища опору. А затем он открыл глаза и понял, что слышит один и тот же долгоиграющий звук, который и был той соломинкой, что помогла ему выбраться из оков сна. Это был протяжный гудок тепловоза. Он непрерывно доносился оттуда – из-за горы.
Ной резко приподнялся и, отгоняя остатки сна, потер лицо сухими горячими ладонями. В тот момент ему казалось, что доносившийся до него шум тепловоза – всего-навсего часть сновидения, которое никак не желало выпускать жертву из своих цепких объятий. Но, окончательно придя в себя и очухавшись, он быстро понял, что происходящее ему не чудилось. Там, за горой, действительно ожил тепловоз. Наверное, машинист все-таки вернулся. Но зачем он тогда подавал сигнал? Звал на помощь? А может, наоборот, он так обозначал окончание вынужденной остановки? Однако звук продолжал литься, и поезд определенно оставался на месте.
