Я незаметно записывала за ним. Хотя почему же незаметно, вполне себе открыто записывала. Только он не придавал этому значения, наверное, считал, что пишу «статейки», так он называл мою работу.
Интересно, почему по пьяни мы так любим плакать? Все может начинаться с куража неистового, а потом обязательно завернется так, что вспомнится и государство, и обиды, и смысл жизни, конечно. И все мечемся из стороны в сторону, как будто изменить что-то желаем, но не можем, и сами не понимаем, почему так, оттого пьем еще больше, чтобы ответы найти, пока сон не накроет.
Мой бывший парень Влад, помнится, в таком состоянии всегда либо плакал, либо совершал попытки все изменить. Однако неуклюжи оказывались порывы, не из-за намерения, а из-за исполнения. Например, был случай, когда они с другом поспорили, кто из них бесстрашнее, поскольку для того, чтобы мир изменить, нужна отвага неимоверная. Чтобы ту самую смелость проявить, они друг другу задания сочиняли. Влад заставил друга на стойке бара танцевать, а друг – его о стол голову разбить. Влад в тот раз, кстати, был уверен, что победил, но мне его три шва, как будто об обратном говорили.
– Я не понимал, что движет этими людьми, какие у них помыслы. Казалось, мы из разных миров. Так вот, что было бы, встреть я древнего человека!
Тема тюрьмы для Ивана была неиссякаема, а поначалу и говорить о ней не хотел. Что он сейчас сказал: «Между нами пропасть непонимания»? Точно, Ваня, у меня теперь так, глядя на вас деревенских.
До Ивана мне не доводилось дружить с преступниками и, наверное, не стоит судить обо всех по нему, но он во мне что-то изменил, казалось, все они страдают от своих преступлений не меньше, чем Ваня. Не от наказаний, а именно оттого, что ужасное совершили. Ведь как потом жить в мире, где себя считаешь самым скверным человеком?
Уже с любопытством не с журналистским, а литературным наблюдала за жителями деревни. Удивительно, насколько в них было меньше хитрости, увертливости, в их некоторой простоте сквозила несвойственная городским жителям необузданность.
Как все-таки многолика наша страна, даже если объедешь ее всю, вряд ли до конца постигнешь. Вот и получается, тут главное – не говорить, а человека увидеть.
– Никогда бы я не смог убить – думал и думал я каждый день. Так кто тогда убил? Кто убил?! Все убивали. Одни трупы вокруг.
Страшно, страшно здесь находиться. Такое ощущение, что бахнут по голове, не от злости, а от лишности. Надо уезжать. Уезжать сейчас самое время. Ведь я не справлюсь. Справлюсь ли я?
Я встала и еще раз проверила: заперта ли входная дверь. Уже невозможно было сосчитать, который раз за ночь.
Ведь Ваня пьян, от него помощи не жди. Чего я сегодня заладила: Ваня, да Ваня?
Запись 8. Бессонница
Мир переломился надвое: на сон и явь, но не всегда можно было отделить одно от другого. Меня мучили бессонница и кошмарные сны. Только неясно, что хуже.
Все-таки бессонница. Ведь когда я не спала, то слышала, как в доме скребутся.
Нет, кошмарные сны. В них мертвецы сменялись пациентами, над которыми не в больнице, а в комнате, похожей на больничную палату, издевались. В стужу раздевали догола, били и резали, а потом пристреливали, как собак. И выли больные дико, но не молили о помощи. Почему-то никогда не молили о помощи?
За окном моросил дождь. А дергались ноги. Шалили нервы.
Казалось, что все бессмысленно, будто с каждым днем я становилась дальше от заветного – цели, с которой приехала в деревню.
