– Не знаю, – призналась она. Голос ее звучал устало. – Но оставаться здесь – значит ждать, пока оно нас поглотит. Точно так же, как оно поглотило Октава. Мы должны двигаться. Искать ответы. Или хотя бы безопасное место.
– А если безопасных мест больше нет? – спросил я тихо, почти про себя. – Если та «трещина», о которой он говорил, проходит не где-то там, а прямо сквозь нас? Если то, от чего мы пытаемся убежать, находится внутри?
Кори обернулась ко мне. Ветер трепал ее плащ. В свете далекого портового фонаря ее лицо казалось бледным и измученным.
– Возможно, – сказала она. – Возможно, мы бежим от самих себя. От той части нас, которая помнит Октава, которая была с ним связана. От той части, к которой теперь тянется оно. Но даже если так, стоять на месте – худший вариант. Это как ждать прилива, стоя по колено в воде.
Она была права. Стоять на месте, ждать в пыльном баре, пока страх окончательно не парализует, было нельзя. Даже если бегство – это иллюзия. Даже если мы несем свой кошмар с собой, как улитка свой домик. Движение давало хотя бы видимость контроля, надежду на изменение. Мы помолчали, слушая рев моря. Волны накатывали и отступали, смывая следы на песке, если бы он здесь был. Море было вечным движением, вечным изменением, и одновременно – вечным постоянством. Оно было равнодушно к нашим страхам, к нашим поискам, к нашим потерям. Оно просто было.
– Хорошо, – сказал я наконец. – Уедем. Куда?
– У Октава были записи… координаты… какой-то заброшенной лаборатории, где он работал когда-то. Может, там? Может, там мы найдем что-то, что поможет понять? Или хотя бы спрятаться?Заброшенная лаборатория Октава. Звучало не слишком обнадеживающе. Скорее, как еще один шаг вглубь кроличьей норы. Но это был хоть какой-то план. Направление. Вектор движения прочь от парализующего ужаса «Пятничного Слона».
– Ладно, – кивнул я. – Поехали туда.
Мы повернулись и пошли обратно, прочь от моря, навстречу темным улицам города. Ветер дул нам в спину, подталкивая вперед. Но ощущение того, что мы бежим не только от чего-то, но и к чему-то, возможно, еще более страшному, не покидало меня.
Часть 1.8: Отсутствие как Присутствие
Пока мы шли обратно по пустынным улицам, направляясь к вокзалу, чтобы сесть на первый же ночной поезд, идущий в сторону тех координат, что были у Кори, мысли об Октаве снова наполнили голову. Но теперь это были не просто воспоминания или сожаления. Это было нечто иное, более сложное и тревожное. Его отсутствие – физическое, неоспоримое – ощущалось не как пустота, а как активное, давящее присутствие. Словно вакуум, который не просто пуст, а обладает силой всасывания, искажая пространство вокруг себя. Кори, шагавшая рядом, видимо, думала о том же.
– Странно, правда? – сказала она тихо, нарушив долгое молчание, нарушаемое лишь нашими шагами и отдаленным гулом ночного города. – Когда он был здесь, он часто казался… далеким. Вечно погруженный в свои теории, в свои миры. Иногда я смотрела на него и думала: он вообще здесь, со мной, или витает где-то в своих мультивселенных? А теперь, когда его нет… он повсюду. В каждом скрипе половицы, в каждой тени, в каждом телефонном звонке.
Я понимал, о чем она. Это было похоже на фантомную боль – конечности нет, но она болит, напоминает о себе постоянно. Октав исчез, но его «след», как выразился бы какой-нибудь философ-постструктуралист, отпечатался на всем, к чему он прикасался, на всех, кого он знал. И этот след был не просто пассивным отпечатком. Он был активен. Он вибрировал. Он притягивал… что-то. То, что говорило о трещинах из телефонной трубки.
