– Сказал. Таксопарки мы проверим, но Орешников мог взять «левака». Или попросить друзей.
– Могли, конечно, подвезти друзья, но мне бы сообщили. Круг хороших знакомых у нас не очень-то широк.
– А во время ваших гастролей брат не пользовался вашей машиной?
– Нет… Он… – Бабкин замолк, словно не зная, стоит ли откровенничать перед милиционером.
– Дал зарок? – помог ему капитан.
– Вы слышали?! Не то чтобы зарок, но дал себе слово за руль не садиться. А тем более за руль моей машины. Это ведь его «жигуленок».
Панин хотел спросить у Бабкина, где этот «жигуленок», – рядом с дачей не было ни гаража, ни машины, – но сдержался. Что-то все время настораживало его. Капитан никак не мог понять этого человека. Не то Бабкин что-то недоговаривал, стараясь уберечь брата от милицейского глаза, не то очень умело бросал на него тень.
Младший лейтенант управился с замком в считанные минуты, упаковал его в полиэтиленовый пакет, уложил в кейс и довольно нахально показал Панину на машину, давая понять, что надо бы и поторопиться.
– А протокол? – спросил Панин.
– На столе. Понятые уже подписали. Теперь Владимир Алексеевич приложит ручку, а мы отправимся в путь.
– Да-да, мы бумаги подписали, – подтвердила Матильда Викторовна. – Первый раз вижу, чтобы мужчина так быстро печатал на машинке.
– Да, как пулемет, – сказал Утешев. Это были первые слова, которые он произнес за все время.
– А машинку где взяли? – удивленно спросил капитан.
– С любезного разрешения товарища Бабкина, – улыбнулся младший лейтенант, – в его доме.
– Да-да, пожалуйста! – согласно кивнул хозяин. – Она в комнате на маленьком столике.
Панин понял, что никакого разрешения Никитин не спрашивал. Сердито посмотрев на младшего лейтенанта, он вошел в дом, внимательно перечитал протокол, приготовившись внести свои поправки, но все было составлено безукоризненно. Даже запятой не пришлось поправить. Он подписал своей размашистой малопонятной подписью и дал Бабкину. Тот подписал, как показалось Панину, не читая.
– Вы бы хоть пробежали, Владимир Алексеевич, – недовольно сказал капитан.
– Я читаю с листа, – гордо ответил Бабкин.
Панин поблагодарил понятых.
– Желаю удачи, – приветливо улыбнулась Матильда Викторовна, а Утешев молча поклонился.
Садясь в машину, капитан спросил Бабкина:
– Прозвище Сурик вам ни о чем не говорит?
– Н-н-ет. У меня, правда, есть знакомый, Федор Суриков, но его даже в детстве Суриком не звали.
– Вы не звали, а у других, может быть, он проходил под кличкой Сурик?
– Нет! Oн всегда был такой серьезный, даже в школе, что никакие клички к нему не приставали.
– А где он сейчас?
– Вы, наверное, его знаете! Федор Степанович Суриков, помощник прокурора города.
Никитин рассмеялся:
– Федот, да не тот!
– А почему вы спросили? – полюбопытствовал Бабкин.
– Да так, всякие иллюзии! А ваш брат никогда не говорил, что ему угрожали рэкетиры?
Владимир Алексеевич изобразил на лице такую удивленную гримассу, что Панин засмеялся и тронул машину с места.
– Пожиже братец, пожиже, – усмехнулся младший лейтенант.
Капитан понял, что Никитин сравнивает Бабкина с Леонидом Орешниковым.
– Ты хоть раз слышал, как он поет?
– Он поет как все. А Леонид – суперзвезда. На него только посмотришь – уже хочется что-нибудь такое клевое отчебучить! – Никитин выразительно потряс кулаком. Кулак у него был внушительных размеров.
– Ты, Женя, уж не поклонник ли тяжелого рока? – спросил капитан.
