Три миллиметра - страница 40

– Вот же запустелость! – восклицал Прокофьев, осматриваясь по сторонам.

– Совсем похоже на заброшенные здания в какой-нибудь далёкой глуши, – отвечал ему Родионов.

– Нет же, это объект главной танковой учебки.

– Эх, жалко… Наверное, хорошо было когда-то?

– Давай упадём где-нибудь здесь, «загасимся», там ещё долго ничего не начнётся, – предложил Прокофьев.

– Надо только аккуратно, чтобы не поймали, – согласился Родионов.

Молодые люди опустились на стулья со сломанными спинками в одной из учебных комнат. Молча рассматривая цветные плакаты на стенах о правилах прицеливания и стрельбы, они думали каждый о своём. Изредка они взглядывали на часы, прислушивались к шуму и голосам снизу. Осторожный ветерок резво пробирался с улицы внутрь, играя с пластинками разбитых стёкол в оконных рамах. Пробегая по затхлой комнате, осматривая всё, что здесь имелось, он с любопытством заглядывал в каждый угол, под каждую половицу. На скривившихся полках он находил пожелтевшие военные учебники и потешно раздувал их страницы изящным веером. Вскоре, однако, этот юный и неутомимый озорник, в котором заключалась сама жизнь, начинал чувствовать неприятный гнёт, который здесь создавали разруха и запустение. Несмотря даже на яркие солнечные зайчики, пробегающие по стенам, близкий шум молодой листвы снаружи, всё здесь говорило о безысходном угасании, о медленном и жестоком воздействии времени. Принимаясь за всё спокойно и цинично, оно с ледяным равнодушием перемалывает что угодно, превращает любую радость в безмолвное прошлое. Так, ветерок сбегал отсюда скоро, оставляя в печальном одиночестве городок, его постаревшие комнаты, гнилую мебель и облезлые макеты танковых снарядов.

– Посмотри, Миша! – окликал Прокофьев товарища, погруженного в свои мысли. – Бедняга не смог найти выход.

Он указывал на бесцветную иссохшую тушку крошечного воробья, который, видно, залетел сюда по ошибке через разбитое окно. Не сумев отыскать обратного пути, птенец измучился от голода и вскоре нашёл здесь свою страшную погибель. Солнечные лучики освещали его бессильное тельце, рисуя дивное сосуществование жития и смерти.

– Такое это место. Здесь как будто кто-то живёт, кто-то злой, – рассуждал Родионов.

– Мне кажется, с этим местом связано множество интереснейших историй!

– Вряд ли кто-то нам их расскажет. Всё здесь уходит, утекает… Пройдёт пара месяцев, и мы тоже уедем. Никого здесь не будет никогда, такая судьба у этого места, – говорил Родионов, глядя на несчастного воробья.

Тем временем усиленная подготовка к стрельбе завершалась. Все необходимые перемещения были сделаны, пулемёты на танки были установлены, учебные места организованы. Первая рота, разделённая на учебные группы по шесть человек, построилась в левом крыле городка, с нетерпением ожидая начала стрельб. Но стрельбы никак не начинались. Наверху, на вышке, отделённые от курсантов толстым стеклом, ходили из стороны в сторону Алексеев и Молотов, с жаром о чём-то споря. Там же на пункте управления с ними находился смотритель объекта, некий младший сержант Ефимов, ещё трое курсантов в качестве наблюдателей и младший сержант Бейфус. Наблюдатели расположились у перископов и старательно отыскивали на огневом поле укрытые мишени.

Причиной бездействия был один казус, столь свойственный различным армейским мероприятиям, приведший в полную негодность все часовые приготовления сотни людей. На ТОГе-18 за десять минут до начала стрельбы отключилась подача электричества. Прицелы в танках, мишени в поле, связь и гудки оповещения, всё, что было необходимо, не работало. Алексеев, разгоряченный полной невозможностью действовать, обрушивался на испуганного Ефимова, который нервно жал все подряд кнопки на пульте управления огневым полем. Молотов, как мог, сдерживал порывы коллеги и звонил ответственному за происходящее командиру БОУПа.