– Хуймяк… – задумчиво почесал лысину Колобков.
Он всегда произносил это слово именно так. А когда ему пеняли, что звучит уже как-то немножко не того, всегда с возмущением парировал: «Может, тогда и «застрахуй» не говорить, а?!»
– Ну ладно, ладно, утри глаза – помер и помер, что ж тут сделаешь? – попыталась утешить дочь Зинаида.
От этих слов Оля заревела еще громче.
– Купим мы тебе другую крысу, не расстраивайся! – сделала вторую попытку мама.
– Это хомя-я-я-як!!! – возмущенно зарыдала дочь.
– А я тебе предлагала собаку завести – они долго живут. Давай возьмем у тети Любы щеночка? У них как раз скоро Полкан кутят принесет.
Пуделиху тети Любы действительно звали Полканом – когда покупали, то не смогли разглядеть половые признаки под кудрявой шерстью, и в конце концов какой-то знаток сказал, что это мальчик. Через два года, когда «мальчик» принес щенков, ошибку поняли, но переименовывать не стали – слишком уж привыкли к имени. Да Полкан и сама привыкла – всегда откликалась, когда ее так называли.
Третья попытка тоже завершилась неудачно – Оля не слишком-то любила собак.
Отец семейства задумчиво почесал переносицу и сунул руку в клетку – вытащить усопшего. В следующую секунду раздалось сразу четыре оглушительных крика.
– Папа, папа, он живой, живой!!!
– А-а-а, [цензура], мой палец!!!
– Петя, не смей материться при детях!!!
Четвертым орал хомячок Рикардо. Громче всех. Он возмущался до глубины души – подумаешь, не дошел до спаленки, уснул прямо рядом с кормушкой! Обязательно надо тыкать в бок всякой гадостью!
Но про него все тут же забыли. Счастливая Оля схватила клетку и убежала в каюту – да побыстрее, пока обозлившийся папа не выкинул грызуна за борт. А остальные устроили консилиум вокруг приплясывающего и вопящего от боли Колобкова – озверевший Рикардо прокусил ему палец насквозь.
– Прямо сквозь кость!.. прямо сквозь кость!.. – орал Петр Иванович, брызгая на всех кровью. – Чертов хуймяк!!!
– Надо говорить «хомяк», папа! – вякнула Оля, еще не добежавшая до каюты. И едва успела увернуться – любящий папочка швырнул в нее тапок.
– Петя, убери руку, дай я посмотрю, Петя, убери руку, дай я посмотрю… ну Петя! – приговаривала жена, хлопоча вокруг мужа.
– Это вас бог наказал! – довольно хрюкнула Зинаида Афанасьевна. – Господь шельму метит!
– Надо прижечь ранка, этот крыс может быть ядовитый! – вмешался Грюнлау.
– Да не, надо просто водочкой сполоснуть, – сипло посоветовал Петрович. – Иваныч, давай я принесу, а? Где у тебя ключи от бара?
– Папа, ты чего скачешь? Сам же говорил – на палубе не скакать!
Это явились на шум близнецы. Вадик и Гешка – оба одинаково пухлые, широкоплечие, коренастые. Они крайне обрадовались развлечению и начали пихать отца в спину и живот, только усилив болезненные вопли.
– У? О? – задумчиво посмотрел на столпотворение Гена.
– Уяк, – согласно кивнул Валера.
Эти двое так давно работали в паре, что научились разговаривать одними междометиями. И отлично друг друга понимали.
– Эй, на баке! – крикнул из ходовой рубки Василий Васильевич. – Ветер уже в четыре балла, а тут еще вы штормите! Возьмите фордун, да выдерните его!
– Кого взять? – не понял Сергей.
– Веревку, мазут, веревку! Вон, от мачты к борту тянется! Отвяжите ее к чертям – зря болтается только! И выдергивайте!
– А кого выдергивать-то?
– Зуб! У Иваныча ведь зуб болит? – усомнился Фабьев.
– Нет, шкипер, палец! – крикнул Грюнлау. – Палец выдергивать?
