— А другие? Туда и другие могли угодить, которые не хотят.
— А-а-а… купчишка напел? Явился тут. Орал, будто его вместо песка в костёр желаний закинули. Сын, мол, у него пропал. Заставлял за грань отправиться да вывести парня оттуда за руку. Нашёл себе прислужников! Пришлось успокоить маленько. Да не сильно! Чего ты побледнела?
— Как же?
— Бродит тут кругами, плачет. Ничего, дедушка леший, как сжалится, выведет его на тракт.
Агаша кивнула и попыталась обойти храмовника, тот схватил её за рукав:
— Куда собралась?
— Хочу поглядеть, что в этой аномалии происходит.
— Ишь, чего удумала! Не пущу.
— Дядечка Андрат, — елейным голоском запела девушка, — пустите. Там же бабуля моя, ничего плохого мне не сделают.
— Нет! Вертайся на хутор! А лучше в Ореховку сходи. Деревенские Панну ждут, чтобы сады от шелкопряда заговорила. А раз нет её, придётся тебе.
— Я не знаю, как матушка это делала.
— Вот и выясни! Нечего глупостями заниматься. Своё дело исполняй.
— Разве шелкопряд моё?
— А как же? За рекой-то, говорят, беда! Урожая не будет, всё пожрал окаянный. Даже дубы стоят без листьев. Одна паутина кругом. Иди-иди! Ореховские не простят, если ведьма не избавит их от беды.
Андрат угрожающе поводил посохом, намекая, что Агаше с опытным храмовником не сладить, тем более у него ещё двое в подчинении. Пришлось отложить поход в аномалию до лучшего момента. Тут требуется помощь лешего, хотя уговорить Деда тоже непросто. Попрощавшись с храмовником, ведьмочка сделала круг, осматривая любимые места лесовика, и вскоре наткнулась на двоих мужчин. Один — полный, богато одетый — сидел прямо на земле, уткнувшись лбом в колени. Плечи его подрагивали, а нос издавал хлюпающие звуки. Второй — по виду слуга — стоял, согнувшись, и гундосил:
— Господин корд, поедемте домой! Супруга ваша все глаза выплакала! Поедемте! В лавках надо порядок навести, а то ведь разворуют всё! Дело-то ваше погибнет! Жалко.
— Ы-ы-ыыы… у-у-ууууу… — завывал мужчина, в котором Агаша узнала отца Элеля. Он поднял мокрое лицо, уставился на подошедшую девушку бессмысленными глазами, продолжая издавать протяжные звуки: — И-и-ииии…
— Что с ним? — спросила Агаша у слуги.
Тот сокрушённо покачал головой:
— Храмовник ума лишил, не иначе! Молитву какую-то сказал, мол, Карачалию так легче станет. А разве ж это легче? Сына-то забыл, так и ничего другого не помнит! Прав был череп-то! Не надо было старому ворону верить!
— Разве храмовник ворон-то?
— А кто ж? Других стариков не повстречали.
— Не-е-ет… — покачала головой девушка и наклонилась, всматриваясь в лицо Карачалия. — Пойдём, мил человек, к бабке Лавдюхе тебя отведу. У неё изба большая, пустит переночевать. Кваску нальёт. Вкусный у Лавдюхи квасок-то! Во всей Ореховке такого не сыщешь.
Купец перестал завывать, но с земли не поднялся, так и хлопал мокрыми ресницами, глядя куда-то в сторону. Агаша зашептала подчиняющее заклинание. Не хотелось ей бросать папашу Элеля в лесу без помощи.
— Давайте-ка, господин корд, — воодушевился слуга, увидев, что купец шевельнулся, опёршись одной рукой на травянистый бугорок, — подмогну вам. Вот и славно! Пойдёмте в деревню. Квасу-то больно хочется. Да и пообедать бы. Вы, почитай, вторые сутки не жрамши. Тут кто хошь свихнётся!
Дом бабки Лавдюхи стоял первым от леса. Купец, поддерживаемый бормочущим ободряющие речи слугой, послушно шагал за ведьмочкой. Завывать перестал, только сопел и подрагивал время от времени. Хозяйка бревенчатой, крытой соломой избы-пятистенка, несмотря на весьма почтенный возраст — ей и правда было без малого сто два года — ковырялась в огороде. Услышав голос Агаши, старуха выпрямилась и, держась за поясницу, пошла к ограде:
