Три сестры и Васька - страница 10



– Тутошние мы, тутошние, – подхватывала Васька. – Меня Василиской зовут. – Чибисы опять переспрашивали их, переговаривались меж собой? «Чево да чьи вы?». Ох, непонятливые.

– А теперь послушай-ко, – насторожилась бабушка, указывая рукой в небо, и освободила ухо, загнув платок.

Уже к ставшему привычным шуму воды прибавился нежный, почти хрустальный поднебесный звук. Васька подняла голову. Высоко-высоко в безоблачной голубизне неба проплывал едва заметный клинышек. Одна за другой летели красивые птицы своим, себе понятным строем. Самая первая – опытная птица – вожак, видимо, знала дорогу и поэтому летела в голове угла, бодрила других своим курлыканьем.

Они проводили взглядом одну плёнку, появилась другая.

– Ой, как интересно, – сказала Васька. – Ни разу такое не видела.

– А ещё не хотела идти. Проспала бы и ничего не узнала, – сказала бабушка с назиданием. – Журавлики-то родине радуются, домой воротились. Устали, жданные. Далеко лететь пришлось, а теперь уж близко им, – и помолчав, добавила. – Любуйся, Василиска. Гли-ко, как в сказке живём, наглядеться не можно.

Когда банки наполнились берёзовицей, бабушка налила её в стакашек внучке.

– Отведай-ко. Силы добавляет.

Василиса выпила сладковатый бодрящий берёзовый сок. Вкусно. Да и раз силы добавляет, как не выпить ещё живительной влаги.

Всё было у бабушки загодя предусмотрено. Она выколотила из берёз железные желобки, завернула в тряпочку, замазала раны на стволах садовым варом.

– Ну, оставайтесь с богом, не обидьтесь, – попрощалась с берёзами, и они двинулись с полными банками в Зачернушку. Свою банку Василиса несла, крепко прижав к груди, а потом заметила бабка, что устала внучка, поместила банку в сетку-рядушку. Ваське хотелось всю дорогу повторять то, что бабушка говорила берёзам: спасибо, не обижайтесь на нас.

А ещё ей радостно было оттого, что выдалось такое ласковое пригожее утро, что столько она всего запомнила сегодня невиданного и впереди был ещё большой, казавшийся бесконечным и праздничным день.

Берёзовицу пила Васька старательно. Отцу с матерью и сёстрам отправили банку в гостинец.

Когда от жары облиняла сирень, был какой-то праздник. Зачернушкинские старушки, надев плюшевые жакетки и повязав на головы голубые платки, отправились в Коромысловщину по заветревшим тропкам. От платков синью отливали так много видевшие в жизни их глаза.

– Радоница сегодня, – сказала бабушка Луша. – Дак мы с тобой тоже на кладбище сходим. Деда твоего Родиона помянем. Рано помер.

– А почему рано помер?

– А ведь тебе говорила, израненный весь был. Еле до дому добрался с войны-то да и потом каждый год лечился, – ответила бабушка Луша. – Война солдат не жалеет.

Весной без охоты стала есть Вешка сено. Даже любимый посоленный для аппетита хлеб не так азартно подхватывала шершавым языком. Тоскливо мычала. Бабушка сказала, что чует Вешка самую первую, самую сладкую траву. Взяв старую детскую коляску, уходили бабка с внучкой подкосить для коровы этой самой аппетитной травы. Вешка, благодарно мычала, встречая их в хлеву с охапкой свежей кошенины.

Зато с какой весёлостью выходила корова Вешка из ограды в первый выпасной день. Мычала, подхватывала языком клок травы. Радовалась. Василиса на выгоне ходила меж коров, трудолюбиво убирающих траву, смотрела на них. О чём они думают, эти большие добрые животины? Вешка узнавала её, поднимала голову от травы. Васька гладила её, гордилась, что от всех она на отличку – бурой окраски. И бабушка гордилась Вешкой.