Староста деревни Ореховка был трактирщиком, на чьём постоялом дворе не брезговали останавливаться даже княжьи дружинники. Как и всякий трактирщик, за словом в карман он не лез. Но сейчас, стоя у избы колдуньи, он робел как мальчишка и не решался позвонить в колокольчик.
Его сомнения разрешились сами собой, когда дверь открылась и на крыльцо вышла рыжая девчонка, остригшая волосы так коротко, будто её отправили в монастырь за постыдное деяние. Но несмотря на её чудной вид, многие парни втайне желали зазвать её с собой прыгать через костёр в Духову ночь. Если бы им, конечно, хватило храбрости, в чём староста сильно сомневался.
– Что стоишь столбом, Стах Мирыч? Иль заколдовали тебя за болтливость? Так ты только кивни, мигом расколдую.
В уголках глаз колдуньи собрались озорные морщинки, и Стах выдохнул – стало быть, не гневается.
– Никак нет, госпожа Анфиса. Я по делу, очень важному.
– Коль по делу, так проходи – нечего у дверей маяться. И не смей меня госпожой называть. Просто Анфиса я.
Староста поспешно закивал.
В сенях у колдуньи стоял густой запах трав, связками свисавших с потолка. Идти приходилось осторожно, чтобы ничего не зацепить и не опрокинуть. Зато в горнице оказалось светло и просторно. Дремал на печи рыжий кот, на окнах – в которых блестело настоящее стекло, а не бычий пузырь – висели искусно сотканные занавески.
Староста сел на лавку и покорно ждал, пока колдунья спустится в погреб и вернётся оттуда с кувшином кваса.
– Пей, – приказала она, протянув ему холодную глиняную кружку. – В самый раз в такой зной. А потом расскажешь, зачем пришёл.
– Беда у нас, госпожа Анфиса, – сказал Стах и поспешно отхлебнул из кружки. – Посевы гибнут. Видать, осенью голод будет.
– Какая ещё беда? Говори толком! Пожар случился? Саранча прилетела?
– Ни то, ни другое, госпожа. Повадилось к нам с Поганых болот чудище змееголовое приползать. Подкарауливает баб в поле и набрасывается, двоих уже разодрало.
– Как разодрало? – ударила кулаком по столу колдунья. – Насмерть? И ты всё это время молчал, дурак?!
– Не гневайся, госпожа, – староста упал на колени. – Не знали мы, что это чудища проделки. Думали, медведь-людоед завёлся. Да только со второй бабой внук в поле был. Она его заслонила от Змея, тот и не заметил, как мальчонка в траве схоронился. Весь день там пролежал, не шелохнувшись, а ночью из укрытия вылез. Пришёл в деревню бледный, глаза круглые и слова вымолвить не может. Едва дознались, в чём дело.
– Так-так-так, – девушка принялась расхаживать по комнате. – Мальчишку ко мне ведите. Как звать его?
– Май.
– Мая, значит, скорее ко мне.
– Хворый он, не дойдёт. Как вернулся, с лавки-то и не вставал, – возразил было староста, но тотчас осёкся.
– Быстро ко мне, я сказала! – такой злости на лице колдуньи староста раньше не видел.
– Бегу, госпожа, – вскочил он. – Только насчёт Змея… нам бы богатыря вызвать.
– Сама знаю, болван! Будет вам богатырь, и не один. Ох, доберутся они до этого Змея…
Колдунья сама зашипела как гадюка, но староста этого не услышал. Зайцем он выскочил в сени и бежал без остановки до своего дома.
На утро староста проснулся от сильного шума. Грохотало, будто на деревню нёсся табун диких лошадей. Скатившись с печи, он схватил ухват и выбежал за ворота. Но на улице никого не было, не считая пары таких же как он крепких мужичков, выскочивших из своих изб. Только тогда староста догадался взглянуть вверх и увидел посреди ясного неба чудесную колесницу. С каждым мигом она увеличивалась в размерах и гремела всё громче.
