Как-то упражнялись они в метании боевого топорика, и у Магнуса дело не ладилось. Рагнар говорит:
– Не о руке своей думай, когда мечешь, а о цели, куда метишь. Так говорил отец твой и конунг наш, а он без промаха сбивал жаворонков на лету.
И он метнул топорик и крепко вонзил в дерево.
Магнус пошел за ним, а Рагнар продолжает:
– А однажды от Олава убегал сарацин, и не было нужды гнаться за ним, но на шее сарацина Олав увидел толстую золотую цепь. Тогда он сказал: «Помоги мне, святой Мартин, и я положу эту цепь в твой храм». И метнул секиру, и рассек цепь, не тронув кожи. Она упала на землю, а сарацин убежал.
Магнус вернулся с топориком и слушал внимательно и, дослушав, говорит:
– Расскажи еще об отце. Это правда, что он святой силой лечил людей?
– Могу поклясться в этом, – говорит Рагнар. – Я сам видел, как к нему привели мальчика с нарывом в горле. Конунг положил хлеб крестом на ладони и дал мальчику съесть, и нарыв лопнул.
Магнус спрашивает:
– А верно ли говорят, что тетя Ингигерд до сих пор любит не своего конунга, а моего отца?
Рагнар вперил в Магнуса испытующий взгляд, а потом говорит:
– Могу только свидетельствовать, что, когда конунг показывал ей свои каменные палаты в Хольмгарде, украшенные золотом и росписью, княгиня сказала, что дом Олава хоть и на деревянных столбах, но больше ей по душе. Однако, – говорит Рагнар, как бы спохватившись, – ни к чему тебе это знать.
Магнус гордо встряхнул головой:
– К чему. Я вспомню тебя и награжу за правду, когда сам стану конунгом!
– Ты забыл, – с печальной усмешкой напоминает Рагнар, – что Олав завещал престол брату, и об этом есть хартия.
Магнус говорит:
– Ну, когда Харальд умрет. Я ведь его переживу, я молодой и сильный. Смотри!
И он метнул топорик в дерево и хорошо попал.
– Молодец, – улыбнувшись, говорит Рагнар. – Но все же не стоит так говорить о дяде, пока он наследник престола.
Магнус с тех пор сильно преуспел в метании топорика и никогда с ним не расставался. Через год у него пробился пушок над губой, и старшие позволяли ему сидеть с ними равным на пирах, вина же не давали.
Раз в княжеской гриднице был пир в честь старого воеводы Вышаты, служившего еще при Вальдамаре-Крестителе. Он вернулся из Корсуни, где собирал дань.
Вышата много рассказывал об этом греческом городе в Таврии, а когда Ярислейв с семьей покинул пир, стал говорить о том, чего при женщинах не рассказывают: о продажных гетерах, о скотоложцах и о мужчинах, которые живут с мужчинами как с женами; о скоморохах и мимах и об атлетах, которые за деньги показывают свои телесные искусства.
Магнус слушал разинув рот, потому что никогда такого не слыхал. Но когда Вышата рассказал о схимнике, который, дав обет, семь лет ходил по земле на руках как на ногах, Магнус вскочил и говорит:
– Вот невидаль! Я хоть сейчас могу на руках пройти от того края стола до этого, не задев посуды.
Многие его словам засмеялись, а другие стали подбивать Магнуса на это дело, чтобы побиться об заклад. Вышата говорит:
– Ну иди, коль такой удалец. Пройдешь – получишь чару вина, зря похвастаешь – еще год тебе не быть на наших пирах.
– Забито, – говорит Магнус. – Готовь чару.
Вот он подходит к краю стола, встает на руки и начинает идти, огибая блюда, кувшины и кубки.
И все смотрят и весело его подбадривают.
Вот Магнус доходит до середины стола и останавливается, потому что там такое большое блюдо, что его нельзя обойти.
