Если бы кто-то сказал мне, что на обед будет курица с картошкой, я бы не обрадовалась. Но два кусочка – и я пришла в восторг. Горячая, хрустящая кожица. Тающее белое мясо, которое хранило привкус дыма от открытого огня, на котором его готовили. Соленые ломтики картошки. Я слопала бы все в три укуса, но старалась быть деликатной и не заглатывать пищу, как дикарь. Никогда не пробовала ничего подобного.
Я смотрела, как Шарлотта и Гуго, аккуратно заправив салфетки за воротнички, с упоением поглощают блюдо. Даже Артюр вел себя ангельски – Жан Луи кормил его шпинатом со сливками, который прислал для малыша шеф-повар, с маленькой ложечки.
Когда цыпленок был съеден, Жан Луи заказал целый тарт-татен[40]. Его поставили на стол – перевернутые половинки яблок блестели золотистой карамелью, – и официант аккуратно разрезал пирог на ломтики. Часть он положил нам, а остальное убрал в коробку.
– Коринн его обожает, – пояснил Жан Луи.
Я подумала, как же ей повезло с мужем, догадавшимся принести домой ее любимый десерт.
К тому времени как мы доели пирог, я чувствовала себя немного утомленной. Обильная еда, вино, жара в ресторане, напряжение от попыток общаться по-французски, вчерашнее путешествие… Мои веки тяжелели с каждой минутой. Жан Луи заметил это и рассмеялся:
– Вы похожи на Артюра, когда ему нужно поспать. Пора доставить вас обоих домой.
Когда мы вернулись, Коринн уже встала и оделась. Джинсы, рубашка поло, волосы убраны в хвост – она выглядела очень собранной и сразу протянула руки к Артюру. Она казалась совсем другим человеком, когда, усадив малыша на колени, слушала, как старшие дети рассказывают ей, что ели на обед. Она погладила Артюра по щеке тыльной стороной ладони, и он прислонил свою головку к ее, глядя на меня так, словно я совершенно ему незнакома и он не ел сливки из моей ложки меньше часа назад.
– Если хотите, можете идти в свою комнату, – улыбнулась мне Коринн.
Я поняла, что меня отсылают, как горничную, но не стала возражать. От еды и вина у меня слипались глаза. Я свернулась калачиком на кровати, намереваясь немного вздремнуть.
Проснулась я только на следующее утро.
Джулиет подняла руки над головой и расправила плечи. Пока она писала, в комнату прокралась темнота, в углах сгустились бледно-серые тени. Она остановилась только для того, чтобы включить лампу рядом со столом и продолжить писать. Она любила, когда такое случалось: когда ты настолько погружаешься в работу, что время пролетает незаметно. Принимаясь писать, никогда не знаешь, найдутся ли слова легко или будут ускользать, но сегодня все получилось без труда. Она написала в два раза больше, чем запланировала.
Теперь ей нужно было подышать свежим воздухом и размять ноги. Она натянула кроссовки «Скечерс» и вышла в прохладную ноябрьскую ночь. Она точно знала, куда направляется. До цели меньше километра. Она знала этот маршрут как свои пять пальцев, ведь достаточно часто водила детей в Тюильри, так что оставалось только проделать обратный путь к Опере.
Правильно ли она поступает – еще вопрос, но хотелось проверить, насколько точна ее память, не ускользнула ли какая-то деталь. Пишите о том, что знаете, советовали Джулиет. Но знала ли она это на самом деле, или просто воображение разыгралось?
Улица не изменилась ни на йоту. На ней царила атмосфера тихой привилегированности и исключительности, заставляющая задуматься о тех, кому посчастливилось здесь жить. Камень был кремовым и безупречным, зелень на балконах – ухоженной, краска – сверкающей. Ни один кирпич или оконное стекло не потускнели с годами.
