Она почувствовала, что ее тянет к огромной черной двери, такой же внушительной, как и в тот вечер, когда она приехала сюда. Что, если бы она никогда не переступила порог этого двора? Как бы сложилась ее жизнь, если бы она не увидела то объявление, не вошла в дом Бобуа?
А что, если бы она переступила порог этого дома сейчас? Джулиет коснулась ручки – холод металла ударил ее, словно ток. Она могла бы открыть дверь и отправиться на поиски своего прошлого. Может, они все еще живут там? Будет ли ее призрак стоять у окна и смотреть на ту же луну, что висела над головой?
У эмоций, как и у мышц, есть память, подумала Джулиет. Это было больше чем просто ностальгия. Она почти заново переживала каждый момент, ее сердце замирало, а пульс учащался. Она чувствовала, как нервничает в ту первую ночь, как у нее сводит живот. И то, как она, уходя в последний раз, услышала хлопок двери позади. Но она также помнила, как проскакивала через нее, готовая отправиться навстречу новым приключениям, или беззаботно распахивала ее с пакетом круассанов в руках.
Как же все пошло не так? Какой крошечный момент послужил катализатором? Что она могла сделать по-другому?
Нет, все это слишком болезненно – чувства, вопросы.
Столкнуться со своим прошлым в реальной жизни было гораздо тяжелее, чем изложить его на бумаге, и она почувствовала себя уязвимой. Джулиет повернулась на каблуках, сгорбившись под курткой, и пошла прочь, злясь на себя. Зачем она сюда приходила? Она ведь не собиралась устраивать сцену. Это не в ее стиле.
Джулиет никогда не была склонна к конфликтам. Теперь она задумалась, хорошо ли это. Неужели неготовность бросить вызов – это трусость? Не постоять за себя – это значит быть тряпкой под ногами? Или не раскачивать лодку – признак силы? Ее проверенный способ справляться с неприятными вещами – писать: дневник, письмо, статья. А теперь – книга.
Минуло три десятка лет, и она снова берется за перо, чтобы разобраться в своем прошлом и заглянуть в будущее. Но как далеко она должна зайти? В конце концов, можно врать по ходу написания, вычеркивая детали, бросавшие тень на нее, героиню, и перестраивать текст так, чтобы история поднимала ее в собственных глазах. И Джулиет поняла, что должна быть честна с собой. Откровенно рассказывать о том, чем никак не могла гордиться. К чему пытаться приукрасить себя? В этом нет никакого смысла.
В конце улицы она свернула налево и ускорила шаг, торопясь поскорее уйти. Похолодало, ветер пронизывал ее насквозь. Внезапно Париж показался не таким уж гостеприимным. Она была совершенно одна в чужом городе, и ей не к кому было вернуться. Ни мужа, ни детей, ни друзей. Никто из тех, кто был ей дорог, сегодня вечером не думал о ней, все занимались своими делами. Джулиет полагала, что справится. Она считала себя сильной, независимой, находчивой и выносливой, но сейчас казалась себе жалкой и нелюбимой. Она храбрилась, обманывала всех, даже себя. Уверенность, с которой она, обращаясь к друзьям, оправдывала их со Стюартом решение, была лишь фасадом. А все ее захватывающие планы – миражом, фантазией, которые она выстроила, чтобы скрыть свой страх. Она использовала Париж, чтобы отвлечься, нарисовать картину новой захватывающей главы в своей жизни, внушить людям зависть, в то время как на самом деле ее следовало только пожалеть.
Она задрожала, но не из-за порыва ветра. Это был холод от осознания безрадостности своего положения. Глупая женщина, которая согласилась выбросить на свалку свой брак из-за того, что муж, похоже, полюбил свой новый велосипед больше, чем ее? Она не уделяла Стюарту достаточно внимания. Если бы она была хорошей женой, если бы достойна была сохранить брак, она должна была бы проявлять интерес, не так ли?
