Тридцать три ненастья - страница 45



Если в «пёстром» зале оказывался Валентин Устинов, мне всегда находилось место за столом. Его ближайшие сотоварищи Бобров с Личутиным уплотнялись вполне дружелюбно. Но однажды знаменитый поэт Анатолий Передреев, сидящий с ними, вперил в меня недовольный взгляд и резко спросил:

– Ты кто?

Я опешила. Но Устинов похлопал пьяненького гордеца по руке.

– Успокойся, это Таня Брыксина с ВЛК, жена Василия Макеева.

– Тогда пусть садится.

Передреев, если кто не знает, считался одним из самых талантливых поэтов своего поколения. В первую десятку он точно входил, но был заносчив, увы. Именно он написал:

Околица, родная, что случилось?
Окраина, куда нас занесло?
И города из нас не получилось,
И навсегда утрачено село!

Ох уж, этот «пёстрый» зал! Я бы сказала: зал недооцененных поэтов. Там плакали и дрались, мерились талантом, презирали, восхваляли, плескали водку в лицо. Мне тоже доводилось там плакать, чувствовать себя побитой собакой, лишней, ненужной, но много раз в горькую минуту на помощь незримо приходил Василий Макеев. «Жена Макеева? Пусть садится». Прекрасного и доброго тоже случалось немало. А и нужно-то было всего – рюмка коньяка, чашечка кофе, бутербродик и пироженка!

К 6 мая приехал Василий, и мы собрались в ЦДЛ отметить праздник по-хорошему, в дубовом зале. Столик я заказала заранее. Были Вася, Мзия, Боря Примеров и я. Друзья не могли нарадоваться встрече. У слегка контуженого Бориса постоянно вываливалась еда изо рта, на губах оставались следы соуса. И Макеев заботливо, как малому ребёнку, отирал ему салфеткой рот, смахивал с пиджака кусочки салата.

ЦДЛ, Центральный дом литераторов, для провинциалов ты был почти сказкой, для москвичей – пиратской гаванью, для вээлкашников и студентов Литинститута – заманихой и приметой эфемерного успеха. Сейчас туда и заходить не хочется. Дубовый и «пёстрый» залы захватили коммерсанты, взвинтили цены до небес. Поголовно обнищавшим литераторам остался лишь подвальный буфет. Впрочем, рюмку коньяка и чашечку кофе можно взять и там.

Детская горка

Пролетая над Аралом

Объявили посадку на рейс Москва – Алма-Ата. Народ потянулся на регистрацию. Засуетилась и я около. Первым в образовавшейся очереди оказался секретарь правления Союза писателей Юрий Суровцев. В его руках трепыхались листки.

– Сначала делегация! Товарищи, сначала делегация! – начальственным тоном заявил наш предводитель.

Народ перегруппировался, вперёд начали продвигаться писатели. Прошли Римма Казакова с Константином Скворцовым, следом – Анатолий Преловский, Галина Услугина, волгоградский прозаик Борис Екимов, едва удостоивший меня взглядом, группа журналистов из «Литературной газеты», втиснулась в очередь и я, а за мной ещё десяток неопознанных пока личностей.

Суровцев отметил прибывших по своим листкам и заволновался: нет ещё двоих. В предпосадочном терминале все держались крайне независимо. Казакова активно общалась со Скворцовым, Екимов переговаривался с Преловским, я одиноко стояла в сторонке. Суровцев подходил то к одним, то к другим, подал знак рукой и мне, мол, всё идёт своим чередом, всё в порядке, а сам с беспокойством поглядывал на стеклянный вход, надеясь, что опоздавшие ещё объявятся. Не объявились!

В самолёте руководитель делегации пригласил меня сесть рядом с собой, уступив место у иллюминатора. Взлетели. Сидеть рядом с тучным Суровцевым было неудобно, я поджимала локти, втягивалась, испытывая неловкось.