– Первый раз летите в Казахстан? – спросило соседнее кресло.
– Лечу впервые, а на поезде ездила. Я жила в Целинограде один год, когда училась в 9-м классе.
– Почему только год?
– Тётка после интерната к себе забрала. У меня даже медалька есть «Участник сбора десятого целинного урожая».
– Очень кстати в нашей поездке! Мы же летим на 30-летие освоения целины. Не забудьте сказать об этом.
– Кому?
– А тем, кто нас будет принимать.
Поговорили об учёбе на ВЛК, литературе в Волгограде.
– Я знаю некоторых ваших… Леднёва, Окунева, Агашину, Макеева… Вот Екимов с нами летит. Хороший прозаик.
– А Макеев – мой муж. Почти муж. Гражданский…
– Да что вы? Жив-здоров? Почему-то он потерялся в последние годы.
– Книжек в Москве не издаёт, по журналам не толкается… А в Волгограде он первый номер. «Советская Россия» планирует издать его книжку.
– А у вас как с этим делом?
– Лежит рукопись в «Совписе», с двумя положительными рецензиями. Но, говорят, Семакин болеет, особо некому книжку продвигать.
– А кто редактор?
– Храмов, Евгений Львович…
– Добрый парень, но нерасторопный. Когда вернёмся в Москву, напомните мне – я позвоню. А лучше осенью, после отпускного сезона.
За лёгкой беседой время в полёте шло незаметно. И вдруг раздался голос бортпроводницы:
– Уважаемые пассажиры, летим над Аральским морем. Видимость хорошая.
Все прильнули к иллюминаторам.
С высоты полёта панорама открывалась удивительная. В даль и в ширину расстилались оголённые пролысины светло-бежевого волнистого песка, абсолютно чистого. Казалось, ушедшее море оставило на донной поверхности рябь своих волн. Фантастическими призраками чернели мёртвые корпуса и остовы судёнышек и кораблей, вросших в песок. В иллюминаторе виделось их сверх десятка, причём не по одной некогда береговой кромке, но дальше и ближе от старого берега. По ним можно было судить, как уходило море. Засверкало и оно, сузившееся до размеров озерца. И никаких признаков судоходства! Печальная картина!
Суровцев, плотно привалившийся ко мне, чтобы тоже смотреть в иллюминатор, сказал досадливо:
– Арал уничтожил хлопчатник…
– Разве хлопок поливают солёной водой? – изумилась я.
– Нет, конечно! Но все реки, питавшие Аральское море, развернули в сторону хлопковых полей, понарыли каналов и арыков. Теперь мы видим, что видим. Этого уже не изменить.
В алмаатинском аэропорту нас встречали прямо у трапа. Восточное солнце горело слепяще, в воздухе ощущалось дыхание горной свежести, а внизу с букетом роз сиял лицом самый знаменитый русскоязычный поэт Казахстана Олжас Сулейменов. Первыми на трап выпустили женщин. Я шла за Риммой Казаковой. Олжас чуть ли не подхватил её, расцеловал, вручил цветы. Мне лишь вежливо кивнул, что было вполне естественно. Впрочем, букеты вручили всем и всех окружили гостеприимной заботой с первых шагов на этой прекрасной земле.
Потом во всех казахстанских газетах напечатают снимок, как мы, обукеченные, отходим от своего самолёта: впереди Сулейменов, а по бокам мы с Риммой Казаковой. Моё место в этом кадре было явно преувеличено.
Изо всех икарусных окон открывались большие и малые, близкие и далёкие картинки незнакомой жизни, малопонятной страны. Целиноград, где я жила двадцать лет назад, помнится мне степным, ветреным, новопостроенным городом с весьма суровым климатом. Алма-Ата – совсем другое. Город-яблоко! Этим всё сказано.
