Тринадцать сказок - страница 5

– Идите наверх, – приказала царю Василиса. – И звоните в колокол. А я скоро приду.

Царь послушно полез наверх. Карабкался он по крутым ступенькам, карабкался, аж взмок. Пришлось снять корону и парчовый кафтан, оставить на лестнице. Карабкался он снова, карабкался, а ступени будто под ногами множатся. Оставил на лестнице сапоги сафьяновые да кушак кумачовый. Поднялся он наверх разутый, раздетый и без короны. Постоял, посмотрел кругом, да давай звонить в колокол.

Тут и Василиса подоспела. Да не одна, а с белоснежной голубкой в руках.

– Сейчас пущу ее по ветру, чтоб ночь нашла да вернула обратно, – объяснила царю Премудрая.

– Это что она, Кощея обратно приведет?

– Не приведет, мы его колоколом отпугнем, – девушка разжала руки и пустила голубку на волю.

– И долго теперь звонить? – царь дергал за канат изо всех сил и уже порядком устал.

– Да пока не стемнеет, – ответила Василиса и ушла.

Долго ли коротко ли звонил колокол, царь уже извелся весь, ладони нежные в мозоли стер. Люди на площади от звона непрестанного вскоре очнулись и стали по домам расходиться, а небо все не темнеет, солнце светит пуще прежнего.

– Ах ты, Премудрая! Ах ты, чертовка! Вот как посажу в темницу на хлеб и воду, как велю книжки твои заумные сжечь!

Светит солнце прямо в глаза, жарит беспощадно, ни ветерка не подует, ни облачка не пробежит.

– Эх, Василиса, бросила меня здесь! Куда полетела твоя голубка, где эту ночь ищет? Может и не найдет ее вовсе? А вдруг обманула меня, девка?!

Светит солнце пуще прежнего. Уже и Ива-дурак проснулся, вышел из темницы да на солнце жмурится, звон колокольный слушает.

– Дурак еще этот, дел наворотил, а мне расхлебывать теперь! Царь я или не царь, в конце концов? Все, брошу этот колокол, а с Кощеем пусть кто-нибудь другой разбирается.

Да только руки будто приросли к канату, сами по себе раскачиваются.

И вдруг – чудо! Видит царь, как летит по небу белая голубка, а за нею ночь идет черная-черная, будто бездна, будто нет в ней ничего, кроме темени. Испугался царь, упал на колени, закрыл глаза.

– Царь-батюшка! Царь-батюшка, очнитесь!

Царь нехотя открыл глаза. В покои тонкими нитями проливался лунный свет, а в синем полумраке возле царской постели сидела Василиса Премудрая.

– Просыпайтесь, царь-батюшка. Иван-дурак приехал, привез смерть Кощееву. Что делать будем?

Матушка Холле

Дорога из порта заняла больше времени, чем предполагалось. Начиналась метель.

Тропу замело, а черные скособоченные деревья о чем-то тихо пересмеивались между собой. Снег сыпал все сильнее. Все вокруг было белым. Особая форма северной слепоты.

– Кис-кис-кис! Майя, где ты? – странно, но сквозь завывания метели отчетливо был слышим старческий скрипучий голос.

Ганс замер на месте и попытался вглядеться в белую стену снега. Безрезультатно. Вдруг прямо под ногами скользнула тень, недовольно мяукнув. От неожиданности Ганс подпрыгнул и успел разглядеть лишь пушистый хвост растворяющейся в непогоде кошки. Но так же, как и голос, теперь были слышны шаги. Совсем рядом. Постепенно из марева стала вырисовываться чья-то сгорбленная фигура, опирающаяся на толстенную палку, высотой метра под два. Ганс замер и стал ждать.

Фигура двигалась очень медленно. Одна за другой вырисовывались детали: черный платок на голове, седые волосы, пуховая белоснежная шаль, развевающаяся на ветру, корзинка в руках. Рядом аккуратно семенила кошка.