Триумфальная арка. Ночь в Лиссабоне - страница 63
– Месье? – деловито спросила она и замерла в ожидании.
Равич встал.
– Я от Люсьены Мартинэ. Вы делали ей аборт.
– Чушь! – ответила дама с полнейшей невозмутимостью. – Знать не знаю никакой Люсьены Мартинэ и не делаю никаких абортов. Вы, должно быть, ошиблись адресом, или вас ввели в заблуждение.
Всем своим видом она показывала, что разговор окончен, и уже повернулась уходить. Но не ушла. Равич ждал. Наконец она оглянулась:
– Еще что-нибудь?
– Аборт был произведен неудачно. У девушки было сильное кровотечение, она едва не умерла. Ее пришлось прооперировать. Операцию делал я.
– Ложь! – вдруг зашипела повитуха. – Все вранье! Эти сучки! Сами в себе ковыряются, а потом с больной головы на здоровую! Но ничего, я ей еще покажу! Вот ведь сучки! Ничего, мой адвокат этим займется. Меня все вокруг знают, я исправно плачу налоги, и мы еще поглядим, как эта наглая тварь, как эта потаскуха, которая спит с кем ни попадя…
Равич смотрел на нее как завороженный. Поразительно, но вспышка праведного гнева никак не затронула ее лицо. Оно оставалось по-прежнему гладким и миловидным, и лишь губы, округлившись трубочкой, изрыгали ругань пулеметными очередями.
– Девушка хочет не так уж много, – прервал он повитуху. – Всего-навсего получить назад деньги, которые она вам уплатила.
Буше только рассмеялась:
– Деньги? Назад? Это когда же она мне платила? У нее, может, еще и квитанция имеется?
– Разумеется, нет. Полагаю, вы квитанций не выдаете.
– Да я в глаза ее не видела! Кто ей вообще поверит?
– Поверят. У нее есть свидетели. Ее прооперировали в клинике доктора Вебера. Диагноз однозначный. Имеется протокол.
– Да хоть тысячу протоколов! Где написано, что я ее хоть пальцем тронула? Клиника! Доктор Вебер! Не смешите меня! Такую сучку еще и в клинике лечить! Вам что, больше делать нечего?
– Да нет. Дел у нас достаточно. Послушайте… Девушка заплатила вам триста франков. Но она может вчинить вам иск за ущерб здоровью…
Дверь открылась. В комнату заглянул чернявый.
– Что-нибудь не так, Адель?
– Ерунда. Иск? Ущерб? Пусть только сунется – ее саму же и засудят! Она первая сядет, как пить дать, ведь ей придется признать, что она пошла на аборт. А что именно я его ей сделала – это еще доказать надо. Да где ей!
Чернявый что-то промямлил.
– Тихо, Роже, – цыкнула на него хозяйка. – Иди к себе.
– Так ведь Брюнье пришел.
– Ну и что? Скажи, пусть подождет. Ты же знаешь…
Чернявый кивнул и вышел. Вместе с ним из комнаты улетучился и явственный запах коньяка. Равич принюхался.
– А коньяк-то превосходный, – заметил он. – Тридцать лет выдержки. Если не все сорок. Есть же счастливцы, которым дозволено потреблять такой продукт даже днем.
Буше замерла и ошалело уставилась на Равича. Потом криво усмехнулась:
– И то правда. Хотите?
– Почему бы нет?
Несмотря на всю свою тучность, к двери она подлетела мгновенно и бесшумно.
– Роже!
Чернявый не замедлил объявиться.
– Опять дорогой коньяк лакал! Не ври! От тебя, вон, разит! Давай сюда бутылку! Нечего рассуждать, бутылку неси!
Роже покорно принес бутылку.
– Это я Брюнье угощал. А он один не хочет, вот меня и заставил.
Хозяйка не удостоила Роже ответом, захлопнув дверь у него перед носом. После чего достала из орехового комода фигуристую рюмку на витой ножке. Равич смотрел на рюмку с плохо скрываемым омерзением: на ней вдобавок была выгравирована еще и женская головка. Налив коньяк, Буше поставила рюмку перед ним на скатерть с павлинами.