Трое в лодке, не считая… - страница 7

В обед, когда все разбредались от жары или прятались в прохладу торговых центров, бомж навещал одно кафе за банком, где сердобольные посудомойки оставляли ему то пластиковое ведёрко супа, то макароны с надкусанной котлетой на картонной тарелочке. Покупал спиртное и к вечеру был уже готовенький. Часто он и не притрагивался к еде, которая потом благоухала так, что пробегавшие коты брезгливо трясли хвостами.

Всё повторялось на следующий день, и лишь однажды я увидело то, что навсегда осталось в моей памяти.

Жаркий, длинный, полный цветных запахов южный день подходил к концу. Влага выступала солёной испариной на разгорячённых плечах тех, кто возвращался с моря.

Кто-то, наоборот, торопился на купание, поспав днём после острого харчо и не менее острой турши. Воздух замер душным маревом. Вот-вот вечерний бриз освежит загорелые лица, принесёт запах моря, музыку прибрежных ресторанчиков и лёгкую прохладу.

И я спешила к морю, после дневных забот в саду и на кухне, предвкушая, как медленно погружусь в спасительный прибой. Вначале исчезнет жар, затем усталость. Улыбка проявится на лице, как молодой месяц. И в морской невесомости родится ощущение полноты жизни, простого счастья и любви к неприхотливому человеческому бытию.

Как всегда, сокращая путь, торопилась проскочить через «мусорный» переулочек, но замедлила шаг, услышав музыку. Ларёк был «открыт». Старый приёмник на прилавке наполнял пространство звуками французского шансона.

На пыльном газончике, под кружевной, голубоватой тенью акаций расположилась живописная группа, словно ожившая картина импрессионистов «Завтрак на траве».

Обитатель старого ларька, этот однорукий клошар, импозантно возлежал, подперев голову искалеченной рукой. В другой он торжественно держал гранёный стакан с прозрачным пойлом.

На голове красовалась почти белая и почти не помятая шляпа-канотье. Рубашка в благородную серую полоску расстёгнута на груди. Брюки, правда, остались те же, короткие, но они являли взору носки, чего раньше я не замечала.

Рядом на корточках сидел другой человек, в яркой гавайской рубахе и бермудах, – видимо, гость. Обилие попугаев на рубахе скрадывало недостаток зубов и скудность шевелюры. Он был бос, но весел. Стакан в его руке был уже пуст, видимо, не в первый раз, судя по тому, как он слегка покачивался. И это не всё!

По центру газона стояло пластиковое кемпинговое кресло без одной ножки. И в нём восседала женщина в кокетливой летней шляпке с алой лентой. Поля у шляпы чуть поникли, лента была потрёпана, что, впрочем, можно сказать и о гостье. Нарумяненные дряблые щёчки чуть обвисли, придавая сходство с пожилой бульдожкой, – из-за усиков ли, или морщинок.

Но, поверьте, она была великолепна! Стараясь удержать равновесие на колченогом кресле, она приспосабливала свою не очень крепкую ногу к креслу вместо его недостающей, что плохо получалось: кресло начинало заваливаться, и все трое хохотали так дружно и заливисто, что с мусорных баков шумной стаей срывались городские грязные голуби.

Воротник блузки женщины скрепляла брошка, нависая над глубоким декольте. Пёстрая длинная юбка да босоножки на кривеньких каблучках. Образ довершал красный лак на ногтях всех четырёх конечностей. В руке – настоящий бокал с красным вином. Были на траве и одноразовые тарелочки со всякой снедью: оранжевые червячки корейской морковки, пара апельсинчиков, ломтики сыра. Не хватало, пожалуй, только круасанов.