Трое в лодке, не считая… - страница 6

А местный виноград «хачич» – плотная синяя гроздочка, круглые ягоды и неповторимый вкус: кислота и сладость одновременно!

Да что говорить… Хорошо, что крепкие желудки не брала даже морская вода, вдоволь проглоченная при нырянии с волнореза…

Воспоминания потихоньку отшелушились, как старая кожа с обгоревших плеч. Но память устроена так, что сохраняет многое, прячет, как заботливая хозяйка, всё по мешочкам и баночкам. До поры, до времени. Авось пригодится…

Часть 2

… Я вернулась к любимому морю замужней, мудрой и почти довольной своей жизнью. И в первый же вечер отправилась на прогулку по местам беспокойной, глупой, свободной юности. Многое изменилось в облике городка, но привычные символы юга тогда ещё остались.

Вечные горы, снисходительно наблюдающие суету у своих подножий. Кипарисы, космическими ракетами на старте ждущие команды «Поехали!» Магнолии, чьи жёсткие глянцевые листья напоминали спинки огромных зелёных жуков, а огромные цветы фосфорно светились и приторно пахли.

Таким же вечным осталось и море, необыкновенно красивое на закате. Встанешь у кромки прибоя, повернёшь голову влево, а там – сиреневая мгла над абхазскими вершинами, скобочка месяца.

Две-три звезды уже проснулись и моргают мохнатыми ресницами.

А если медленно перемещать взгляд вправо, то холодная полоса неба светлеет, в неё вливается розовый, затем красный цвет. И, наконец, сияющий – оранжевый, такой щедрый, что не помещается в небе, плещет в море, делает лица людей яркими, тёплыми и молодыми. Самые красивые снимки получаются именно в этот час, за что его так любят фотографы и влюблённые.

А вот архитектура города изменилась: всё выросло вверх и вширь, обросло стеклом и бетоном и вытеснило обилие прежней зелени.

Вдруг вспомнилась давняя история со стеклотарой – смешной эпизод молодости. Неожиданно ноги привели к заветному переулочку, он оказался цел и так же безлюден.

Правда, магазинчик напротив стал супермаркетом, и мусорных баков прибавилось. Контора трансформировалась в банк, торжественно и солидно приодевшись в полированный гранит, как гробница фараона.

Но, о чудо, между «мусорками» и банком, под прикрытием разросшихся акаций, кособочился наш ларёк!

Маленький и жалкий, залатанный пластиковыми панелями, с разбитой витриной – он стоял как мистический портал, нетронутый артефакт прошлого, случайно забытый осколок эпохи. Замедлив шаг, я прошла мимо, буквально принюхиваясь, как собака, которая вспомнила, где зарыла кость. Как?!!! Этот экспонат музея времени был жив!

Но тут я ощутила не дуновение затхлости и заброшенности, но густое амбре винных паров, старых вещей, кислого запаха человеческой неопрятности и лёгкий акцент испорченной еды. Ещё заметила пару клетчатых сумок, набитых тряпьём и стоптанные, бесформенные ботинки у входа. А потом услышала безмятежный храп изнутри. Несомненно – в ларьке жил бомж!

Мужчина был ещё не очень стар, высок, сухощав и однорук. Он делился едой с бродячими собаками и иногда читал книгу. Дни его проходили по одному сценарию: по утрам, поскуливая, как больной пёс, выползал из ларька, делал подобие короткой утренней разминки и шёл на заработки. Работал он на ведущей к морю аллейке, напротив банка. Почти у «дома», но из конспирации делал крюк, садился на краешек скамьи и ждал.

Разморенные солнцем люди присаживались отдохнуть. Вот тогда он тихо и корректно просил помочь материально. Кто-то брезгливо вставал и уходил. Некоторые, глядя на культю, искали в карманах мелочь.