Хёск выкрикивал заклинания и сыпал на угли порошок. Из чаши вылетали искры. Воздух стал тягучим, клейким. Чаруш прилипла к лицу и при выдохе не пузырилась. Пот застилал глаза, разъедал ноздри и губы.
Завывая необыкновенно низкими голосами, люди неслись всё быстрее и быстрее. Жара сводила с ума. Дышать было нечем. Уронив голову на грудь, Малика перестала ощущать тело. И вдруг поняла, что именно кричат ракшады.
— Слушай! Слушай! — басили одни.
— Слышишь? Слышишь? — стонали другие.
Словам не было конца. Голоса раздавались в каждой клеточке мозга. Казалось, в него вселилось нечто постороннее. Это нечто подчиняло себе, вынуждало раскачиваться из стороны в сторону и шептать молитвы, которых Малика раньше не знала.
Происходящее походило на изощрённую и в то же время желанную пытку. «Слушай, — звучало в голове. — Слышишь?» В затуманенном сознании вспыхивали непонятные картины. Деревянная лестница. Скрипят ступени. Впереди дверь. За ней бескрайнее небо. Там ветер, холодный, наполненный ароматами ковыль-травы. Сделать глоток воздуха… всего один… Надо открыть двери и сделать глоток…
Малика сбросила с плеча ладонь ракшада и вскочила. Её попытались усадить. Она закричала нечеловеческим голосом и упала без чувств.
***
Морщась от боли в висках, Малика повернула голову. Оказывается, её перенесли в комнату и уложили на кушетку. За настоящим окном с прозрачными стёклами ветер покачивал ветви деревьев, усыпанные лазурными цветами. Сквозь крону пробивались солнечные лучи.
— Иштар…
Он подошёл к кушетке:
— Как ты?
— Голова ватная. И тошнит. Где я?
— В храме. В моей комнате. — Иштар дал ей стакан с водой и сел на пол. — Ты потеряла сознание.
Малика приподнялась на локте, сделала пару глотков и откинулась на подушку:
— Это из-за дыма.
— Хёск добавляет в благовония порошок, чтобы наладить связь с Богом.
— Надеюсь, у него получилось. Ещё одной оргии я не выдержу.
— Помнишь, что ты крикнула?
— Я крикнула… не помню.
Иштар придвинулся к кушетке. Ошейник плотно обхватывал его шею; из ран сочилась кровь.
— Атэйта.
— Что это?
— Слово.
Малика пыталась сосредоточиться; мысли путались, в ушах гудело.
— Как оно переводится на слот?
— Никак. Это звёзды, которых нет на небе. Они есть, но мы их не видим. Понимаешь?
— Не совсем. Теперь меня будут звать Атэйта?
Иштар тяжело вздохнул. Капля крови скатилась с его шеи на грудь.
— Сомневаюсь.
— Я что-то сделала не так?
— Служители не верят, что ты услышала Бога. Считают, что ты знала это слово и решила, что такое имя существует. Такого имени нет. Атэйта — просто слово. Тебе никто не верит.
— А ты?
— От меня ничего не зависит. На моей голове нет тиары.
— И что теперь?
— Ты разденешься перед жрецами.
— Нет!
— Да! Ракшадские имена состоят из двух слов, эти слова имеют смысл. Смысла в слове «атэйта» нет. Если Бог назвал тебя словом без смысла, на тебе должен быть знак.
— Какой знак? Иштар! На моей спине множество знаков. Они постоянно меняются, но это не ваши знаки.
— Жрецы разберутся.
— Нет!
— Помнишь тот день, когда ты назвала меня хазиром?
— Помню.
— А помнишь, я сказал: «Всё так просто и так сложно»? Я уже тогда хотел забрать тебя в Ракшаду, но не мог придумать, каким образом это сделать. Забрать тебя оказалось просто. Сейчас наступило «сложно». Тебя никто не лишит звания шабиры, но мои недруги будут хвататься за любую возможность, чтобы оставить меня без тиары. Без тиары я пешка. Только ты можешь наделить меня безграничной властью.
