Поговорили, про мясо, и пришли, к выводу, что мясо сейчас все-таки не то, что было, раньше.
Выпили, по маленькой. Закусили.
– Мужики, – сказал Рахметов. – Что-то я не пойму, сколько вы, здесь, сидите? Чача, ведь, тридцать дней стоять должна. Не меньше. А, эта вообще, выдержанная! С ног сшибает. Толик вон, уже, вырубился!
– Положите ему, что нибудь под голову! Надо положить ему, что нибудь под голову! – Засуетился, окосевший, до сердобольства, Сергей Очкарик
Обустроили Толика и продолжили разговор.
– Как пошли первые арбузы, – сказал Румын, – тут, как раз, сидел Богомол. Ты Богомола знаешь?
– Слышал, про такого. – Сказал Рахметов.
– А почему – Богомол? Он, что – верующий? – Встрял Алеша Попович, которого порядком, развезло.
– Может и верующий, не знаю. – Сказал Румын. – Только, Богомол он потому, что когда напьется, бубнит, себе под нос, не поймешь, то ли говорит чего-то, то ли молится.
Румын подсел, ближе, к Рахметову.
– Так, вот он сразу откатил пяток арбузов. Припрятал. Заквасил, и пошла работа. Он только с виду дурак, а так мужик не промах. И самое главное, не жадина. Конечно, для себя запас делал, он же почти все лето тут, на Прилуцкой. Ну, мужики его поддержали. Давай они каждый день пару – тройку арбузов откатывать к отстойнику.
– Вольные работяги, туда не суются, там, только мы – суточники. Сам знаешь, какая там вонища!
Рахметов кивнул, знаю мол. Бывали!
– Ну, и пошла эстафета! Передали, схроны, следующей смене. Те уже причастились, к выдержанному, а не к браге. А, уж потом – пошел конвейер. Теперь, каждый день, имеем два, а то и три арбуза. – Перешел Румын, на шепот.
– Это же, столько, не выпьешь! – Изумился Рахметов. – Там в каждом литров шесть!
– Конечно, не выпьешь. – Согласился Румын. – А, пайка, как ты думаешь откуда? Водка, сейчас почем, десять рублей? А, керосин – три. Мы чачу гоним, по пять, за ноль-семь.
– Нормально. – Сказал Рахметов.
– Знаешь, сколько с утра у Пищеблока перекупщиков?
– А, то!
– Там, конечно и свои гонят. Но у них – чемергес, а у нас чистая чача! Наш продукт уходит со свистом. – Румын зевнул.
– Мужики, давайте допивать и спать ложиться.
– Я не буду. – Сказал интеллигентный Сергей. – Пусть Рахмет выпьет, здесь первую ночь уснуть трудно.
– А, я выпью. – Сказал Валерьяныч. – Налей мне, сынок.
– И я, и я выпью! – засуетился Очкарик.
Алеша Попович махнул рукой, мол, допивайте сами, я не буду.
Морозов молча подсел к кружке. Ему налили первому. Он выпил и, по-прежнему, молча улегся на свое место.
Коля Колхозник выпивая, сказал:
– Будем здоровы.
– На здоровье. – Хором ответили ему.
Очкарик выпил, громко чмокая. Румын чуть пригубил. В итоге, Рахметову, досталась почти полная кружка
– Тяни, не стесняйся, здесь все свои. – Сказал Румын, укладываясь на нары.
Рахметов выпил и вымыл кружку, над умывальником. Потом закурил, сходил по маленькому и, докурив сигарету, вернулся на место, которое ему, негласно, определили между Румыном и Валерьянычем.
Румын, уже, спал, улыбаясь во сне, счастливый, как дитя. Валерьяныч молча курил, лежа на спине.
Когда Рахметов лег, от окна донеслось тихое похрапывание, постепенно переходящее в звериный рык.
– Ну, Кабачок начал увертюру. – Сказал Валерьяныч, подразумевая захрапевшего Славу.
– Кабачки, они же волосатые.
– Это они сейчас волосатые, а раньше были лысые, как Слава, но Кабачок он – не по этому, а оттого, что на работе завернет пару-тройку кабачковых семечек в фольгу, зажарит на костре, а потом грызет целый день.
