Он выглянул в иллюминатор. Обдутые ветром горные хребты уходили куда-то за тысячи километров. Между хребтами сверкали извивы безлюдных рек. По долинам растекались рыжие россыпи лиственничной тайги. И совсем рядом проплывали чёрные камни безжизненных горных вершин.
– Луна! – сказал сам себе Сашка. – Луна!
Он сгорбился на сиденье и закурил. И тотчас на лесенке из кабины показались стоптанные ботинки, потом ноги, потом кожаный зад бортмеханика. Бортмеханик нагнулся и погрозил Сашке. Кивнул на оранжевый бензобак. Сашка убрал сигарету. Бортмеханик сошёл вниз. У него были оттопыренные уши, веснушчатая физиономия и прищур глаз, как у доброго ястреба. Оскальзываясь на рубчатом железном полу, он подошёл к Сашке. Сел рядом.
– Такие дела! – для начала сказал он и прицельно покосился на Сашку. Но Сашка лишь улыбнулся в ответ. Бортмеханик понял, что с этим парнем не выйдет словесной дуэли, любимого бортмеханикового занятия.
– Тебя как зовут?
– Сашка.
– Витя. Витя Ципер, авиационный циркач.
– Почему циркач?
– Когда я на борту, летательный аппарат обязательно падает. На взлёте, в полёте или при посадке, – доверительно пояснял Ципер. – От меня все экипажи уже отказались, кроме… – Ципер кивнул в сторону пилотской кабины. – Такая судьба. И представь – без моей вины. Давно из Европы?
– Два месяца.
– Медленно движешь! Журналист?
– Географ.
– Уже легче. Сапсегай журналистов… обожди…
Витя Ципер в два прыжка кинулся к входу в кабину. В ровный грохот стали врываться перебои, и вдруг наступила оглушительная тишина. Вертолёт с безмолвно раскручивающимся винтом провалился вниз.
Нескончаемо долго продолжалось это падение. Потом вдруг мотор снова заработал, и вертолёт стал набирать высоту.
Вернулся Ципер.
– Вот видишь? – сказал он и внимательно посмотрел на Сашку.
– Интересные у тебя шутки, – сказал Сашка.
– Вода в бензопровод попала. Слышишь?
Сашка прислушался, но, кроме моторного грохота, ничего не мог разобрать. Он отрицательно покачал головой.
– Командир на четырёх языках кроет бензозаправщиков. Такие дела. И тебя кроет. Во даёт!
– Меня-то за что?
– За крюк. Нам же в другую бригаду надо. А Инна его упросила. Ты давно её знаешь?
– Давно.
Инна
Он стоял тогда около самолёта, решая, лететь ему или оставаться. Пассажиры поднимались по трапу. Захлопнулась дверца. Закрутились винты.
– А вы почему остались?
Сашка оглянулся. Девушка в плащике стояла сзади него и тщетно пыталась прихлопнуть юбку, взметённую вихрем от винтов самолёта.
– А почему не остаться?
– У нас никто никогда не сходит. – Девушка подняла к Сашке лицо. Круглое, миловидное, с серыми спокойными глазами. – Здесь фактория, посадочная полоса и медпункт. Я фельдшер при этом медпункте.
Сашка огляделся. Деревянное здание аэропорта. Повисшая полосатая «кишка» на шесте. Убегающий к горизонту пойменный лес. На горизонте неизвестный хребет.
Коричневые таёжные люди сели в вертолёт. Закрутился винт, и вертолёт медленно пошёл вверх. Стало окончательно пусто.
– И когда же я улечу?
– Почтовый приходит раз в месяц. Он позавчера был. Иногда заходят случайные.
– Значит, застрял?
– Вы не жалейте, – сказала девушка. – У нас хорошо. Тихо.
– А жить?
– С этим здесь трудно. У меня комната при медпункте пустая. Зовут меня Инна. Я и сын, так и живём.
– Просто Саша. Саша Ивакин.
Взгляды их встретились. Она отвела глаза.
– Не-ет! Ещё не-ет! – Мальчишка кричал на всю окрестную лесотундру и заливался смехом.
