– Почему?
– В это время они дурные бывают. Там сзади худое место. Вот я и сижу. Побегут – много погибнет.
– А я не слышу, – сказал Васька. – До них же километра два.
– Привычка.
– Взял бы сейчас рюкзак, – размечтался Васька. – И шёл бы, шёл без конца. Людей бы разных встречал. Местность.
– Олени! – встревожился Сапсегай. – По руслу бегут. В худое место бегут.
– Счас! – Васька взметнулся на ноги. – Где? И что делать?
– Нет! – сказал Сапсегай. – Ты их не удержишь. Узкое русло. Сметут. Я сам.
Дробный рокот нарастал в стороне. Дробный рокот тысяч копыт по высохшему руслу тундровой речки.
– Я побегу.
– Не надо! – крикнул вслед Сапсегай, но Васька уже скинул ватник и бежал наперерез нарастающему грохоту.
Серой лавиной текли олени в припадке бессмысленного животного ужаса.
Сапсегай бессильно уселся на кочку. Сложил руки трубкой и завыл по-волчьи.
Передние олени заволновались и пробовали повернуть обратно, но сзади напирали другие, и вся масса пришла в сумбурное движение.
Васька Прозрачный скатился в русло реки.
– Эгей! – заорал он, размахивая телогрейкой. – Кончай панику, черти рогатые. – И Прозрачный кинулся им навстречу. Серая лавина поглотила его, только дважды взмахнула среди леса рогов телогрейка и взмыл над стадом огромный старый рогач…
Лена кончила заплетать Анютке косички и легонько шлёпнула её ниже спины.
– Ну-ка, отойди к стенке!
Анютка в новом тренировочном костюме застенчиво сверкала глазами.
– Красавица! – сказала Лена. – Теперь пора за уборку.
Она взяла тряпку и стала протирать книжную полку.
Отдельно стояла потрёпанная книга. «Жизнь капитана Джона Росса». Лена взяла её в руки. Глаза её затуманились.
– Эту нельзя трогать, – предупредила Анютка.
– Почему?
– Он её… предназначил. Дядя Саша.
– Кому?
– Сапрыкину. Который со всеми дерётся, – вздохнула Анютка.
Шумно вошёл Сашка.
– Привет, дамы.
Анютка кинулась к нему.
Он потрогал её голову. Нащупал косички.
– Ух ты!
В окошке возникла возбуждённая девчоночья физиономия.
Девчонка отчаянно барабанила в стекло.
– Дядя Саша! Александр Васильич! Там Сапрыкин опять подрался.
– Угу! Сейчас буду.
– Я беспокоюсь, – ходила по комнате Лена. – Беспокоюсь, и всё.
– Он полярник, – успокаивал Сашка. – Полярники не пропадают.
– Он ребёнок, – сказала Лена. – Мальчишка, как этот Сапрыкин.
Сапсегай сидел рядом с телом Васи Прозрачного. Глаза у Прозрачного были открыты, и на лице застыло выражение изумления.
Тихие птичьи крики раздались в воздухе. Сапсегай поднял голову.
– Птичка кегали, – прошептал он. – Так и не успел он повидать птичку кегали.
Старик встал и пошёл к яранге. Потом вернулся, снял с себя кухлянку и прикрыл, заботливо подоткнув со всех сторон, тело Васьки Прозрачного. Лица закрывать не стал, просто прикрыл, как будто мог озябнуть сейчас Васька Прозрачный.
За свой незаурядный век Сапсегай привык видеть смерть. И он давно уже пришёл к выводу, что вероятность смерти для хорошего человека выше вероятности её для плохого. Хорошим же человеком Сапсегай, естественно, считал того, кто рискует собой для других, либо любопытство и страсть жизни гонят к познанию неизученных мест, кто способен в минуту опасности забыть о себе. Такие люди гибли и будут гибнуть. Но мудрость природы заключалась в том, что род их не исчезает, на смену приходят, должны приходить другие. Такова была эпитафия Сапсегая, мысленно произнесённая им над телом Прозрачного. Потом Сапсегай встал. Надо было вызывать вертолёт, надо было позаботиться об оленях, и – вообще жизнь продолжалась, хочет этого старик Сапсегай или нет.
