Чем больше страшных картин подпитывало мое неуёмное воображение, тем сильнее во мне крепла уверенность в том, что необходимо доказать свою храбрость всему миру. Теперь я точно знаю, что есть вещи страшнее, чем услышать определение «трус» и «маменькин сынок» из уст сельских парней. Жаль, что это знание открылось мне так поздно.
Из дому мы вышли, крадучись, около десяти вечера. В горах темнеет рано, а в селе не было ни одного фонаря, так что двигаться приходилось на ощупь. С трудом находили мы нужный поворот, ориентируясь, скорее, на общее направление, чем на определенные приметы. Наконец каменистая дорога вывела нас в лес. Я бывал в нем и раньше, но до сих пор не ощущал себя слепым котёнком, не видящим дальше собственного носа. Приходилось постоянно карабкаться вверх, и нас спасала только дорога, по которой мы медленно, но верно двигались вперед.
Думаю, в голову Влада, шагавшего где-то впереди, тоже лезли непрошенные мысли о том, что мы потерялись, и пора бы уже повернуть назад. Но мы упорно двигались к намеченной цели, не смея отступать. И кто знает, может, даже Влад побежал бы после того жуткого истерического уханья совы, если бы я не шёл за ним по пятам. Что уж говорить обо мне, семилетнем? И всё же я твердо знал, что нельзя поддаваться страху, если хочу в будущем иметь возможность смотреть старшему брату в глаза.
Дорога постепенно сужалась, превращаясь в подобие тропинки. Не было времени оглядываться по сторонам. Под ногами постоянно хрустели ветки и сучья, попадались булыжники, потому сказать, что двигались мы шумно, значит не сказать ничего. Время от времени слышалось крепкое словцо из уст Влада, сказанное, правда, вполголоса. Вдруг в какой-то момент я понял, что весь шум, пыхтенье и треск, который я слышу, создаются одним человеком – мной. В первое мгновенье меня охватил испуг, поэтому я довольно громко крикнул:
– Влад! Где ты? Ау-у-у…
Но этот крик не идёт ни в какое сравнение с воплем, который секундой позже пришёл мне в ответ. По молчаливому уговору, мы с братом никогда не вспоминали тот по-девичьи поросячий визг, исторгнутый им из своих голосовых связок в порыве безмерного ужаса. После этого неподобающего срыва я услышал много новых для себя слов, значение которых сводилось, кажется, к одному: нам не следовало приходить в это нехорошее место!
То, что мы уже добрались до места назначения, я понял позже из сбивчивого рассказа брата. Переведя дыхание, он объяснил, наконец, что в темноте принял за дерево… могильный крест. А пока он стоял с ним в обнимку, приходя в себя от неожиданности, его нога попала в трещину в плите. Ну, и ему показалось,… то есть, он на секунду представил…
– В общем, больше я ужасы не смотрю, – резюмировал происшедшее Влад.
Испугавшись произведенного шума, мы продолжили свой путь, поминутно натыкаясь на памятники и плиты. Было темно, как ночью под одеялом, но потом неожиданно света прибавилось. Это вышла луна, скрытая до того тучами. Тогда я еще не подозревал, с какой тщательностью буду впоследствии следить за каждым облаком. Плохо было одно: мы не знали, где именно назначена встреча. Поэтому и брели наугад, лишь бы не стоять на месте. Когда на нас внезапно выскочили из темноты, Влад взял себя в руки настолько, что даже не вздрогнул. Другое дело я…
Я не хочу сочинять и приукрашивать свой рассказ. И, оставаясь честным с самим собой, скажу, что практически ничего не помню из разговора парней с Владом. Наверное, это была подходящая случаю чушь, замешанная на духе национализма, в которой речь шла, в основном, об испытании нашей с ним храбрости. Было бы чего испытывать!
