Тщетный завтрак. Избранное. 1984–2014 - страница 5

ликуя, что смотрится в зеркале доброй шалуньей.

И мечет в рассол

размельченную взвесь конопли,

заквасив капусту

в торжественный час полнолунья.

Они появляются ночью

на черных конях.

И плавно ползут, не включая во тьме габариты.

И мы просыпаемся тотчас

в блаженных слюнях

осмыслив коварство, с которым

все окна раскрыты.

Ночной человек

априори бесстыдный злодей.

он фары включая, поет озорные куплеты,

и вдруг освещает

на улицах голых людей

и нежно обнявших березы

живые скелеты.

Подростком смущенным

прильнув к телефонной трубе,

я будто подводник глядящий в просвет перископа,

не смею признаться,

что первая мысль о тебе

была плотоядна,

как грозные воды потопа.

Холостяцкая песенка

В густом рассоле дышат караси.

Мой дедушка храпит на небеси.

Но два оживших снова колеса —

в движение приходят телеса.

Мы жалкие глотатели воды,

мы шлепаем по стеночкам следы,

пока в стеклянных банках зелен лук,

пока ушами слышен птичий стук.

Ты верно понимаешь лишь одно,

животно презирая полотно:

мурлыкают в утробе голоса —

в движение приходят небеса.

Мы жалкие хвататели слюды,

мы держим сковородки у плиты,

пока нам вяжет сеточки паук,

пока нас не подвесили на крюк.

До свидания

Я скажу «до свидания» каждому кораблю,

каждой птице, собирающейся на юг,

каждой девушке, которую полюблю…

И безвольно выпущу из рук.

Мне не хватит ни молодости, ни простоты

признать за собой какую-нибудь вину.

Вот и осень расшвыривает листы,

укрывая и эту страну.

И ветер баюкает – большего не проси,

погружая наше жилище в глухую тьму.

Если свадьба играется где-то на небеси,

ее не слышно в твоем дому.

Я не знаю, кто здесь останется навсегда,

а кому потом предстоит бесконечный путь.

Но на свете уже есть города,

где мне никогда не уснуть.

Я готов, если нужно, назвать их число,

имя каждого города, где любил.

И можно считать, что мне сказочно повезло,

раз прочее позабыл.

Халиф на час

Птицы, хотя их много на одного

тебя, присмиревшего на исходе зимы,

могут вернуться только в родимый край,

ни о чем не задуматься, не принести письма.

Их трудно назвать земляками, этих бродяг,

им слишком нравится солнце, а воровство —

любимое дело всех перелетных стай,

тем более, всюду им пастбища, закрома…

Вполне простое событие.

Итак,

ты волен не слушать их крики, хлопки, шумы;

забыть осторожность, грядущее сжать в кулак,

ничего не дождаться и не сойти с ума…

Играют фалангами пальцев – мол, кто кого?

слабеют, маются, тянутся взять взаймы,

комкают справку на вход в вожделенный рай

рабочие руки у вышедшего из тюрьмы.

Ласточке

До рассвета ласточке влюблённой

выдан отпуск в дождике метаться,

сквозь косой туман воздушных просек

вылетать морянкой да ищейкой.

Знаешь, если думать без истерик,

что покой берётся ниоткуда,

я всего лишь ветреный матросик,

так же невпопад одушевлённый…

Лёгкий, будто сшитый белошвейкой,

в первый раз сходя на новый берег,

не смогу ни встретить, ни расстаться,

скользкие деньки свои забуду,

раз уж мне вернуть не довелось их.

Бибракт

Табу детской комнаты

Окно вымыли на ночь.

Оно стало совсем холодным.

Мне нельзя пить чистую воду,

брать руками круглые вещи.

Мне нужно привыкнуть к другому.

К белой щелочи, к черной марле,

к кускам сухого картона.

Вот и довольно свободы.

Неизвестно, что более тщетно —

покой или беспокойство…

Точно так же мечтают кошки

гладить волосы человека.

Я готов промолчать и об этом.

Глухота почти идеальна.

Все равно, о чем ты попросишь.

Все равно нужны только двери.

Назад Вперед

Тщетный завтрак. Избранное. 1984–2014 - страница 5

Похожие книги